Человек, который умеет всё
Наталья Смирнова, фото: Андрей Федечко. Журнал «Story» №10 (96), октябрь 2016 г..
Сканы предоставил: Ольга Силаева. Обработка: naunaunau.narod.ru, октябрь 2016 г.
Вячеслав Бутусов, фронтмен групп «Наутилус Помпилиус» и «Ю-Питер»,
умеет писать музыку, стихи и прозу, рисовать и строить дома.
А что для него в этом всего важней?
– Я вообще мастеровой человек. Ремесленник. Я люблю изобретательство, люблю Леонардо да Винчи, но в принципе мне комфортней что-то руками делать. Плотничать, строгать, пилить. Скажут, что нужно напилить столько-то кубометров дров, – изотрусь до мозолей, но напилю, и это будет счастье.
А вот всякое администрирование, управление – это для меня головоломка. Думаю, это природа такая. У каждого человека своя природа, её не переделаешь. Будешь с ней жить от рождения до смерти. Но можно научиться ею правильно пользоваться.
* А что вы умеете делать руками?
– Всё.
* От табуретки до дома? А железо? Механизмы тоже?
– Железо – это не моё. А рисовать, музицировать, писать, лепить – да. Берёшь, делаешь, и больше ничего не надо. Главное, не надо искать в этом занятии смысл. Это ремесло, ты к нему прилипаешь, и оно к тебе прилипает. В последнее время я в основном нахожусь дома, и всё, что делаю, кроме близких, никто не видит. Это не значит, что у меня мастерская, завешанная корягами из леса. Просто сижу и рисую в компьютере.
А чтобы появились предметы и вещи, надо уехать в лес, сесть в избушку, взять карандаш и бумагу, хоть это, и через неделю я нарисую кипы графики. Нужно только воодушевиться, но это уже практика. Потому что вдохновлены мы с самого начала, в нас Господь вдохнул всё, что надо. Главное, чтобы не выдохнулось понапрасну или раньше времени.
* А следы «воодушевления» в предметах остаются? Вы старые вещи любите? Покупаете?
Святое семейство
– Я вообще ничего не покупаю. Ну, езжу в магазин раз в неделю за продуктами. А одежду
мне жена Анжелика выбирает, чтобы я не выпадал из ансамбля. У ней в этом смысле хватает терпения.
Недавно были в Норвегии,
записывали там альбом. На маленьком острове, не требующем никаких церемоний, где всё попросту и
народу вообще нет. Думаю, надо что-нибудь удобное купить. Для Норвегии. Зашёл в первый попавшийся
магазин для рыболовов, купил штаны типа тренировочных и прекрасно две недели записывался.
* Но бывают ещё концертные костюмы. Кто-то же придумал для «Наутилуса» этот мундирный стиль, «Врангель на излёте»?
– Его история придумала. Мы взяли за основу те мундиры, которые существовали. Не стали особо вдаваться в тонкости, выбрали только силуэтные вещи – френч, галифе, сапоги. Потом началось прилепливание. Кто чем обогатился в гастролях, то и прилепил. Эполеты, аксельбанты, ордена.
Мы тогда культивировали стиль «новой волны» и взяли за основу европейский образ – нечто среднее между Байроном и гусаром.
* Белая гвардия, но с длинными волосами?
– Разные были причёски. Короткие ёжики и относительно длинные волосы, которые надо было как-то всклокочить. Но не такие, как у хиппи. Хиппи тогда были уже не актуальны.
* Рокерский стиль, он ведь, по сути, бунтарский?
Сова ручной работы
– Бунт – это когда тебя тошнит. Когда ты перебрал, чем-то отравился. У воцерковлённых людей на этот случай
есть правила, которые исправляют сознание. Незыблемые вещи, которые держат. Верующий – это не значит, что у
тебя нет страстей. Они есть. Но такой человек, подходя к электростанции, остановится перед щитом «Не влезай. Убьёт!».
В детстве мы лазали на такие подстанции. Страшно, темно, трансформаторы гудят, а мы всё равно лезем. Это состояние
как раз сродни бунту. И кто-нибудь в темноте врезается лбом в трансформатор, происходит замыкание,
и всё – человек лишается жизни. Бунт – это такое предупреждающее состояние, когда человек должен понять, что с ним
не так и отчего ему так противно или страшно. Так я представляю физиологию бунта. Это страшная болезнь – болезнь
недовольства. Внутри каждого она есть, есть протест, но не каждый может его оформить. Утилизовать.
А в музыке всегда присутствует романтика. И бунт тоже может в ней быть, но надо уметь его подать. В этом задача искусства.
* А в концертной деятельности самое привлекательное что?
– Я люблю студию. Там весь процесс – в рафинированном виде. И можно проследить, как из демозаписи начинают вырастать какие-то вещи, которые в ней, как в модуле, заложены.
Я сижу в студии в затаённом состоянии и слушаю, как всё нарастает, накапливаясь на дополнительных дорожках. А потом интересно всю композицию перелопатить – ведь чем больше компонентов, тем больше возможностей. Планшеты с закачанными в них играми – это детский сад по сравнению с тем, что происходит в студии. На самом деле это суперигра! Я могу до бесконечности этим заниматься. А то, что происходит на сцене, – это уже последствия. Там я ничего не придумываю, главное – не испортить. Если бы я умел танцевать, я бы, наверное, вдобавок танцевал. Если бы был красноречивым человеком или остроумным, я бы вещал что-нибудь. Но со мной такое редко бывает. И на выступлении важно ещё предваряющее внимание публики. Когда человек идёт и знает, чего он хочет, можно считать, что 50 процентов успеха уже есть. Именно этот человек делает атмосферу. Когда сижу в гримёрке, я например, чувствую, что пришли люди, которым это очень-очень почему-то нужно. И ты уже не коробейник на ярмарке, который зазывает всех, кто мимо проходит. Тебя ждут.
* А что важней в песне – музыка или слова?
Даниил и лев
– Песню лучше не препарировать. Это неправильно. Ещё Леонардо доказал, что не надо ничего разрезать,
разрывать, разваливать, заглядывать внутрь, там только труп расчленённый. Лично я предпочитаю язык
музыки, потому что он более абстрактный. Два человека, один – из Африки, другой -с Аляски, на уровне
музыки друг друга поймут. А на словах это труднее.
* Вы как разбираетесь со своими разнообразными талантами? Доктор Чехов, к примеру, говорил, что медицина у него жена, а литература-любовница...
– Для меня это целое, универсум. В который я имею право проникать, и мне там хорошо. Музыка, стихи, рисование – просто разные входы. Порталы.
* А профессия архитектора вам в жизни пригодилась?
– В трудные моменты я всегда сознавал, что во мне есть образованность, в узком смысле конечно, но она даёт возможность считать, что в тебе есть фундамент, и на его основе ты можешь строить свое будущее. Условно говоря, дом. Плюс ко всему в архитектуре, строительстве есть специфика. Нас учили воспринимать вещи сначала в целом, а потом детали. Смотреть на землю с высоты птичьего полёта – это порой помогает. Когда ты летишь на высоте десять тысяч метров над землёй, ты не только не видишь мусора человеческого, ты не видишь вообще ничего, связанного с человеком. Только зелёные, коричневые, голубые пятна. Иногда это нужно, чтобы привести себя в порядок. Когда ты живёшь в агрессивной среде, сложно ей не поддаваться. Есть, конечно, какой-то защитный запас, но среда рано или поздно твою защитную оболочку съедает. Её надо либо восстанавливать, либо погибать. Молитва, внутренняя особенно, от этого защищает, покрывает, и сознание как бы оздоравливается. Это совершенно точно. Это практика.
* А свой дом, не метафорический, вы уже построили? Или он пока в голове?
– Мы очень хотим дом! Мы возжелали его до такой степени, что этот гипотетический дом, мне кажется, взывает: «Придите уже сюда скорее!» С сыном Даниилом всё уже обсудили, и мастерскую тоже. Я вспоминаю, как я приезжал в деревню к дедушке, и к тому и к другому, и самое волшебное место – это была мастерская. Там и запах другой, и всегда чем-то можно заняться. Семья у нас большая, но как-то всех разметало, и мы хотим такой дом, чтобы можно было собрать всех вместе. Ноев ковчег такой. Даниил вообще широкомасштабно мыслит, представляет, какая там будет оранжерея для растений, какой террариум. Придумывает, какие животные будут жить на т ерритории, какие внутри дома, какие в специальных помещениях, что можно пристроить. Это как теремок, где всё должно прирастать. Развивающийся проект, как, к примеру, «Саграда Фамилия». Когда Гауди только начал строить, собор сразу выглядел готовым. Мы привыкли – вот леса, разруха, какой-то скелет, и только потом из хаоса появляется здание. А «Саграда Фамилия» прирастал частями, как растение, потому что Гауди все конструкции брал из природы. Однажды, когда мы гуляли по Оксфорду, я увидел улицу, на которой первые дома были построены тысячу лет назад и дальше постепенно пристраивались один к другому. И ты видишь, что эта улица – целое тысячелетие. Как там элементы архитектуры видоизменялись, насколько устарели, где камень более древний, где менее. Я тогда поймал себя на мысли, что почему-то, попадая в такие места, чувствуешь блаженство и безмятежность. В них нет следов разрухи. Иногда этих следов мы даже не видим, но чувствуем, что здесь кладбище какое-то, понимаете? А тысячелетние улицы или древние соборы вызывают умиление. Нормальное человеческое умиление. .. Всё должно быть крепко, основательно, как крыша на Исаакиевском соборе. Нас туда однажды провели, я взглянул сверху и подумал – двести лет тому назад это всё здесь собрали. Просто поразительно. Одна крыша чего стоит! Она покрыта какими-то невероятными латунными толстенными листами, которые спаяны между собой, и двести лет эта крыша не протекает и не проламывается. Диву даёшься, как без всех этих технологий, ухищрений люди делали основательные вещи... На предметы и вещи нужно, конечно, обращать внимание. Я их по-сказочному иногда воспринимаю. Мы были в Англии, в Йоркшире, и жили в местах, которые называются «хоббит-скими». Сначала в гостинице, потом в целях экономии нас переселили в домик охотника.
Автопортрет и портрет жены
В одной половине жил охотник с собаками, во второй – мы. Отапливалось всё камином на
первом этаже. Зона камина в гостиной тёплая, а на втором этаже все спальни холодные плюс
какие-то довоенные агрегаты для нагревания воды. На кухне предметы были вообще сказочные,
многие для меня совершенно неведомые. Нагреватель давал горячую воду ровно на пять минут.
Попытки привести его в чувство ни к чему не привели – приходили какие-то люди, которые
вместо того, чтобы чинить, подсовывали нам книжки сектантские. И я в итоге начал разговаривать
с предметами. Ну, бывают иногда такие состояния... Я разговаривал с этими кастрюлями чугунными,
с этой плитой. Предпринял отчаянную попытку набрать ванну хотя бы тёплой воды. Отчаянно таскал
горячую воду, которую нагревал на кухне на чугунной плите в чугунных кастрюлях на второй этаж
в ванную, и, пока следующая кастрюля грелась, вода в ванной уже успевала остыть. Но этот свой
старательский труд я запомнил. Потом научился пользоваться чугунным утюгом, который, по-моему,
углями раньше нагревали. Потом – плитой, и, в конце концов, подстроился, и тогда у меня на
глазах начала трансформироваться вся обстановка в доме.
Я вдруг увидел, как это всё живёт и взаимодействует между собой. Почувствовал себя внутри сказки, где предметы начали оживать. Даже написал несколько историй о том, как мы общаемся с предметами, как мы с ними разговариваем, как они разговаривают с нами, только мы не догадываемся об этом.
* Вы много городов в жизни сменили?
– Мой отец был транспортный строитель, поэтому мы много переезжали. И в детстве, и потом. Красноярск, Сургут, Свердловск, Москва, Санкт-Петербург.
* А где лучше?
– Я перестал мучиться этим вопросом. Для меня сейчас лучше то место, где я живу, то есть Петербург. И плюс ко всему это, мягко говоря, действительно хороший город. Я его воспринимаю как город двух состояний. Тучи заволокли небо, солнце исчезло – это один город, как только солнце появилось – совершенно другой. Где-нибудь в Крыму состояние так резко не меняется. А здесь иногда бывает очень жёсткое разграничение.
* Вы делаете проект «Пробуждённая радость» с пианисткой Екатериной Мечетиной, чтобы преодолеть петербуржское настроение?
– Этот проект вообще-то посвящён женщине. Она в нём главная героиня и муза. Репетиции уже идут, отобраны 17 песен, и это будет концерт-спектакль – там кроме нас с Екатериной выступит Академический молодёжный хор ТВ и Радио Санкт-Петербурга и актёры, которые будут читать небольшие притчи (из книги В. Бутусова «Архия». – Прим. авт.). Премьера состоится 8 октября в Государственной академической капелле Санкт-Петербурга. Программа камерная, но из-за сложной режиссуры мы решили обратиться к краудфандингу.
Присоединиться к акционерам проекта можно на сайте planeta.ru. Если у нас всё получится, то программу увидят не только в Санкт-Петербурге. А цель проекта – вытащить людей из сонного царства. Разбудить совесть, милосердие, радость жизни, творчества. И просто желание и умение быть счастливыми.
* Слишком много накопилось меланхолии?
– Больше-меньше, это неважно. Просто в мире этого много. И слава Богу, если это меланхолия. При всём том, что я скептик и коэффициент своей экзальтированности представляю, я верю, что мысль управляет нашими действиями, как всадник лошадью.
* Как у Толстого, победа – это скрещение мыслей и воль?
– Вчера размышлял, почему русский народ, измученный и истерзанный, побеждал Гитлера или Наполеона. Для меня это вещь парадоксальная. Если бы я был полководцем, я бы никогда не пошёл воевать со страной, в которой всё плохо. Не во все времена в России было плохо, но, когда мы теряем целостность, начинается разруха в голове. А это чистая дьявольщина. Ведь это замысел дьявола – всё разделить. Сначала государства, потом, как на рынке у мясника, народы на куски распластать, а потом добраться до отдельного человека. А когда делится сознание, то это уже шизофрения с медицинской точки зрения. То, что я называю разрухой.
* А нужно собирать?
– Не утрачивать целостности. Чего трепещет и боится душа? Она боится, что до неё доберутся. Есть такое понятие – великодушный человек, – когда душа выходит за пределы человека. На планету смотришь из космоса – везде огни разбросаны. Бывают люди, которые такие ореолы создают, маяки, которые держат на себе сознание человеческое, поэтому их называют столпами и великими людьми. И неважно, хвалят их за это или нет.
22 октября в «Крокус-Сити-Холле» состоится концерт Вячеслава Бутусова и группы «Ю-Питер»
