Андрей Матвеев. «Витта» №11, март 1997 г..
Обработка: naunaunau.narod.ru, июль 2013 г.
Бутусов ... Тридцать первого января 1996 года под вечер мне позвонил Илья Валерьевич Кормильцев и сказал, что мы с ним козлы. И идиоты. И что так нельзя. Ибо мы уже старые, а это значит, что надо жить в мире и дружбе. И мы встретились первого числа уже девяносто седьмого года, обнялись, всплакнули (впрочем, это всего лишь метафора состояния) и естественно, что я подсунул Илюхе последний номер журнала "Витта" с текстом про "НП". Илья закурил трубку (после почти полугодового пребывания в графстве Йоркшир господин Кормильцев курит исключительно данхилловский табак Early Morning Pipe, запах от которого — вырви глаз), прочитал текст и, выдувая очередной клуб дыма, сказал: Это все — миф! — Конечно, миф, — ответил я. — А ты его разрушь! — сказал мне Кормильцев. — Зачем? — поинтересовался я. — Народ должен знать правду, — сказал Илья Валерьевич, выдувая очередной клуб дыма; глаза у меня начали слезиться и я подумал, что он, может быть, и прав. Что народ, действительно, должен знать правду. Обо всем. В том числе и о том, как распадалась в свое время группа "Наутилус Помпилиус".
1987 год был годом НП (обойдемся уже без кавычек). Как известно любому, кто хоть что-нибудь знает о таком безумном явлении природы, как "русский рок" (а вот тут кавычки просто необходимы), ...группа лидировала во всех хит-парадах и была номером первым... (кого цитирую — не помню). Но данный сюжет начинается с того, что в самом конце уже давнего восемьдесят седьмого группа выступила на московской рок-панораме и произвела очередной фурор. И тогда менеджер группы, господин, которого в те былинные времена звали Александр Калужский, выдвигает идею о необходимости перебираться в Москву, ибо возможности Москвы... Ну, вы сами все понимаете! Саша Калужский был очень красивым молодым человеком высокого роста, с русыми кудрями. Он был человеком бомонда, хотя по образованию — переводчиком с английского. Он писал стихи и был первым администратором свердловского рок-клуба. Сейчас он живет где-то в Лос-Анджелесе. Хотя, может быть, что и в Сан-Франциско. В общем, там, за океаном. А в конце восемьдесят седьмого именно Калужский становится менеджером "Наутилуса" и именно Калужский перетягивает НП в Москву.
Народ должен знать правду! Слава — это, естественно, Бутусов. В принципе, в этом сюжете он — основной. Не Умецкий, не Кормильцев и не все прочие. Итак, в то время Слава переживал очередной большой внутренний кризис. Если говорить уже полную правду, то Слава — такое существо, которое всегда переживает тот или иной кризис. А потому он пьет. Много пьет. И еще — очень сильно страдает. Тот кризис случился потому, что Слава посчитал, что он любит финскую подданную, госпожу Марьяну Мюккянен, которая познакомилась с Бутусовым, снимая фильм о советском рок-н-ролле под названием "Серп и гитара" — и полюбила Славу. Но она была иностранная подданная, и это напрягало Славу. Да, добавок, у Славы была еще жена Марина, с которой у него всю жизь были невообразимо сложные отношения, да еще Калужский выдвинул идею перебираться в Москву, в общем... В общем, у Славы был очередной кризис, и Слава пил, а группа намеревалась перебираться в Москву.
Тут в сюжет вбегает Дима Умецкий, без которого дальнейшее развитие сюжета тоже невозможно. Дима в Москве встретил женщину, Алену Аникину. Алена была опытной московской дамой, сменившей нескольких мужей, и ей очень понравился Дима. И она решила прибрать Диму к рукам. И прибрала. И стала выводить Диму в московский свет. Познакомила его со знаменитым тогда композитором, аранжировщиком и деятелем шоу-бизнеса, господином Чернавским (был когда-то тандем Матецкий-Чернавский, еще в начале восьмидесятых создавший крутой проект "Мальчик-бананан"). И Чернавский предложил всем "наутилусам-тире-помпилиусам" работать в его продюсерском центре. И они устроились туда на работу, но у Славы был кризис и он пил. НП сотрудничал с центром Чернавского и жил в общаге баумановского училища. А Калужский в это время познакомился с человеком из окружения Аллы Борисовны Пугачевой. Его звали Александром и фамилия у него была Кальянов. Певец, композитор, звукорежиссер, продюсер, в общем — новая двигающая сила сюжета. Александр Кальянов познакомил "наутилусов" с Пугачевой. Вы еще ничего не поняли? Объясняю: на самом деле все это ни что иное, как борьба за власть. И за деньги. А значит, борьба за Славу Бутусова. На самом деле на той самой рок-панораме все, довольно близко стоящие к группе, поняли, что будущее у нее славное (сплошные каламбуры), а значит, и прибыльное. И Умецкий, играя на стороне Чернавского, и Калужский, играя на стороне Кальянова, боролись за одно — быть "основными" при Славе. А у Славы, как мы знаем, был кризис, и это всех нервировало. И пусть жизнь шла своим чередом (концерты, тусовки, записи), но это было не главным. Главным было то, что борьба разгоралась и у кого-то должны были не выдержать нервы. Первыми нервы не выдержали у Умецкого. Хитрый Дима (а может, хитрая Алена, его подруга, а затем и жена) вычислил некоего Артура Силищева, бывшего комсомольского деятеля, а ныне (то есть в те времена) человека из окружения Аллы Борисовны. И Дима решил противопоставить Артура Силищева Саше Калужскому, то есть разыграть старый битловский гамбит "Клейн против Истмена". Так вот, Дима попытался это сделать, но у него не получалось: Слава был в кризисе. А потому, когда Дима позвонил и заявил, что он так больше не может и что он уйдет, Слава сказал, что ему все равно и повесил трубку. Дима ожидал, что Слава будет говорить "нет, не уходи, останься", а Слава так не сказал. Было это, между прочим, в феврале восемьдесят восьмого и закончить эту главку я должен констатацией того печального факта, что Умецкому не оставалось ничего иного, как не прийти на концерт. Вот так!
Алексей Могилевский Агрест — это Борис. Ныне крупный бизнесмен, живущий где-то в воздухе между Веной (Австрия), Нью-Йорком (Америка) и Москвой (Россия). А тогда Агрест был администратором "Росконцерта" и с помощью всяческих побочных сюжетных ходов он стал директором "Наутилуса". Так что проиграл не только Умецкий, но и Калужский. Впрочем, Умецкий вскоре вновь появится, а вот Калужский - нет. Про Калужского можно сказать лишь одно: он вернулся в Свердловск, написал об этом своем приключении необыкновенно скучный текст под названием "Секстет тет-а-тет" (см. книгу Мейнерта "Группа Наутилус Помпилиус" - прим. naunaunau), в котором пытался свести счеты со всеми (но почему-то не говоря при этом ничего конкретного), а потом уехал. Сначала опять в Москву, потом — в Штаты, но нас сейчас интересует время Агреста. По уверению Ильи Валерьевича Кормильцева, это был один из самых спокойных периодов в жизни группы. Они начали зарабатывать хорошие деньги, у них появился бытовой комфорт, и даже Слава как бы вышел (пусть и на время) из кризиса. Время это продолжалось недолго, до поздней осени восемьдесят восьмого. А потом что-то случилось. Что — Илья не знает. Знают только два человека: Слава Бутусов и Боря Агрест, но они молчат. Вот только у Славы опять начался кризис и он даже в очередной раз попытался покончить с собой. Это ему, к счастью, не удалось (между прочим, по признанию того же И.В.К., у него хранится множество завещаний Бутусова, написанных в периоды того или иного кризиса. Да и мне, грешному, хорошо помнится, как уже очень много лет назад, когда еще даже о создании мифа не шла речь, Бутусов заявил мне, что он уходит из жизни, а для этого он только что съел сорок две — в цифре, впрочем, я могу ошибиться — таблетки термопсиса. То есть отхаркивающего средства против кашля. Раньше пачка термопсиса стоила одну копейку), Агрест воврем оказался в квартире Славы. И тут вдруг Слава потребовал, чтобы Агрест отвез его к Умецкому. И ничего не подозревающий Агрест сделал это. А Умецкий сказал несчастному и порюханному Славе: "Видишь, до чего они тебя довели?! Но ничего, — сказал Умецкий, — мы (то есть он и жена его Алена) поможем тебе!" И они начали помогать, для начала выдвинув ряд условий.
Условия были таковыми.
Тут надо добавить еще, что после этой знаменательной встречи Славу не подзывали к телефону. То есть он сам не мог никому позвонить, а кто звонил ему, тот попадал на Диму или на Алену и слышал, что у Славы все нормально, но он очень занят. А дальше был тот самый старый новый год восемьдесят девятого, когда произошла последняя решающая битва между Умецким и Агрестом за Славу. И победил Умецкий. То есть Слава нерешительно мотался между Агрестом, который шел к машине и говорил: "Слава, поехали со мной в Москву" (дело было на одной подмосковной даче), и Умецким, который говорил: "Слава, видишь, до чего они тебя довели!" Слава остался на даче. Через день на дачу приехали Кормильцев и Пантыкин. Пантыкин был приглашен принять участие в работе над новым альбомом "Человек без имени". Более того, это должен был быть не просто альбом, а саундтрек к фильму, который по сценарию Алены Аникиной собирался снимать на "Ленфильме" господин Титов, снявший "Здравствуйте, я ваша тетя!" и "Жизнь Клима Самгина". Впрочем, опыт работы с Пантыкиным оказался неудачным (и не потому, что материал был плохим). Речь опять шла о влиянии и борьбе за Славу, и Умецкий опять решил, что есть угроза. И Пантыкин улетел в Свердловск, пребывая в полном недоумении от всего этого бреда, а НП перебрались в замечательный город Санкт-Петербург, где — наконец-то — группа собралась снимать кино.
Эта главка начинается с того, что в действие вступают новые силы. Всех перечислять не будем, упомянем лишь двоих — Диму Гербачевского и Андрея Тарасенкова. Первый стал директором группы, а второй — ее администратором. То есть не только рок-группы НП, но и съемочной группы фильма. Нельзя сказать, что собственно никакой творческой жизни в это время не было — ряд сочиненных к саундтреку песен благополучно записали в студии "Ленфильма", шла еще какая-то работа. Но истеричность всей этой истории начала приобретать все большие обороты, апофеозом которых была знаменитая сцена в гостинице "Россия", где в то время обитали наши герои. В один прекрасный день Слава и Дима поднимались в лифте. Пьяные поднимались. Ну, не то чтобы очень, но достаточно. А с ними в этом же самом лифте ехали еще люди какой-то кавказской национальности. И тут кто-то кому-то что-то сказал. Может быть, просто Бутусов что-то сказал Умецкому. Или наоборот. Но отчего-то лица кавказской национальности вспылили, и Слава и Дима, выскочив из лифта, быстро побежали по коридору. Причем, первым бежал Дима. И он первым добежал до номера, захлопнув за собой дверь. Случайно, как он сказал. А Слава попал в больницу, но по телефону всем точно так же отвечали, что Слава очень занят. И родителям, и Кормильцеву. Занят, и все тут. Хотя он не был занят, у него была черепно-мозговая травма. В это же время НП снимают дом в Коломяги (это пригород Ленинграда, то бишь Санкт-Петербурга), куда и переезжают из уже нам известной гостиницы "Россия". И тут же все едут в Крым на пробы. Летом восемьдесят девятого. И на съемках фильма "Человек без имени" жена Умецкого Алена начинает играть в директора группы, и кто знает, чем бы все закончилось, если бы не совершенно замечательное событие — Алену застали за раскладыванием диктофонов то ли в столы, то ли в ящики участников съемок, и после этого Дима и его жена были отправлены в Москву. Навсегда. Слава даже не брал телефонную трубку! Но пока Слава не брал трубку, Дима и Алена внезапно нагрянули в Коломяги. Там был только Андрей Тарасенков, администратор, который должен был забрать пленки с готовыми фонограммами. Но он их не забрал. Их у него забрали — Алена держала Андрея за волосы, а Дима бил его монтировкой по спине. Неизвестно только, что они при этом приговаривали, скорее всего, "ну, я тебе сейчас..." В общем, кино на этом практически кончилось.
Он действительно лирический, хотя начала у него даже и нет. Был такой кооператив "Эврика", и еще во времена нормального общения Умецкого с Бутусовым этот кооператив дал им денег на аппаратуру и юридически оформил на себя название "Наутилус Помпилиус". Это преамбула. А дальнейшее... В дальнейшем, уже после того, как Умецкий с пленками исчез из местечка с названием Коломяги, Славе стали звонить. По телефону. И говорить всяческие пренеприятные вещи. Тоже по телефону. Ну, что если Слава не разберется по-хорошему с "Эврикой", то ему, Славе, будет плохо. И Славе это не нравилось. И тогда он сделал единственное, что мог сделать в тот самый момент, когда ему уже надо было ехать в Москву, на встречу, в просторечии именуемую "разборкой". Слава позвонил Агресту. И сказал: — Боря, у меня есть проблемы! — Хорошо, Слава, — ответил господин Агрест, — приезжай, мы их порешаем. — И Слава поехал в Москву, встретился с Агрестом, а потом и начался собственно дивертисмент. Был очень снежный и очень февральский день. Бутусов сел в присланную за ним Агрестом машину и та поехала, помчалась, потащилась по стольному городу, сквозь забитые пробками центральные магистрали, куда-то по Садовому кольцу... Вот шофер притормаживает у какой-то невзрачной обочины и в машину садится еще один человек, абсолютный незнакомец средних лет, с непокрытой головой, в темном, распахнутом пальто и длинном белом кашне. — Меня зовут Фима, — говорит незнакомец, и машина вновь начинает кружить по московским улицам, и кружит так, кружит, пока не прибывает на место. То есть к тому помещению, где Славу ждут. Умецкий и его представители, деятели кооператива "Эврика", а также несколько хорошо накаченных молодых людей определенной наружности. — Ты иди, иди, — говорит Славе Фима, — я попозже зайду! — И Слава идет в это то ли подвальное, то ли полуподвальное помещение, и садится на стул, и сидит на стуле все то время, пока его обвиняют во всех смертных грехах, а крепкие мальчики, пошевеливая бицепсами, уже начинают совсем томиться от ожидания: когда придет их черед. И тут что-то происходит. Проще говоря, оставив за спиной вьюжный февральский день, в это то ли подвальное, то ли полуподвальное помещение входит таинственный господин, уже известный нам под именем Фима, и крепкие мальчики внезапно напрягаются и смотрят куда-то в пространство. — Брысь! — говорит Фима, и они исчезают. Деловые люди, ведущие свои деловые речи, ничего не понимают, но продолжают обвинять Бутусова во всех смертных грехах. Фима смотрит на них и снова говорит: — Брысь! — И те тоже исчезают. Последним исчезает Умецкий, абсолютно ничего не понимающий Умецкий исчезает в заснеженном февральском пространстве и остаются лишь двое, Слава и Фима. — Ну, что, — говорит Фима, — все о'кей? — Хотя может быть, что говорил он совсем не так. А может, что и вообще ничего не говорил. Они просто вышли, сели в машину, та снова закружилась по московским улицам, а потом остановилась то ли все у того же, то ли у другого перекрестка, и Фима вышел и навсегда растворился на заснеженных московских улицах. И пусть совсем не этим закончилась настоящая история с кооперативом "Эврика" — разницы уже нет никакой. Да, осталось добавить лишь одно — случилось все это в феврале года одна тысяча девятьсот девяностого, то есть так давно, что обо всем этом уже вполне можно рассказать.
Илья Кормильцев И рассказать всю эту историю следовало еще по одной причине. В эти самые новогодние дни, когда мы с Кормильцевым решили, что хватит валять дурака и надо перестать дуться друг на друга из-за каких-то совершенно идиотских вещей, которых ни он, ни я уже просто не помним, я послушал новый альбом Нау «Яблокитай». Тот самый, который записывался в Англии, в графстве Йоркшир, продюсером которого был известный английский рок-музыкант, некогда лидер и основатель мало кому известной в нашей стране группы "Be-Bop de Lux" Билл Нельсон, хотя все это уже — совсем другая история. К нашей же имеет отношение лишь одно: это замечательный, сильнейший, очень горький и очень романтический альбом группы "Наутилус Помпилиус", в котором хорошо слышны отзвуки и "Невидимки", и "Разлуки", но это только отзвуки прошлого в какой-то новой жизни. Но мы уже знаем, что без прошлого нет будущего. А значит, что если бы не эта история, то "Яблокитая" бы не было — ни слов, ни музыки. А главное всегда — результат. И еще я для себя понял одно: я по прежнему люблю их всех, и с удовольствием пообщался бы не только со Славой (у которого сейчас очередной кризис и он всерьез подумывает о том, чтобы резко сменить жизненную карму, а заодно и имя; вполне возможно, что он будет впредь именоваться Писистрати Дэннот Серьезный, хотя кто знает — кризис может и закончиться), но и с Димой, у которого — несомненно — есть своя версия всех этих древних, уже почти мифологических событий, хотя, честно говоря, главное в другом. — Девятый скотч за одну эту ночь! — поет усталый голос Бутусова, и я хорошо представляю себе маленький ночной бар в какой-то центральноевропейской стране, и дождь за окном, хмурость, мерзость, девятый скотч, мозги плавятся от крепкого шотландского виски...
Великая все же это штука — искусство, пусть даже искусство такое странное, непонятное, а порою и непотребное, как рок-н-ролл!