Ольга Крылова, фото: Геннадий Авраменко. «МК Бульвар» №13, 26 марта - 1 апреля 2001 г.
Сканы предоставил: Екатерина Сашенкова, г. Москва. Обработка: naunaunau.narod.ru, 4 февраля 2011 г.
Бутусов: Наутилус
похоронен в Англии
Давным-давно, на заре туманной юности, когда я еще ходила в школу в
маленьком городке у самого Белого моря, в местный
ДК приехала с единственным концертом суперпопулярная
группа "Наутилус Помпилиус". После этого кассета с
альбомами "Разлука" и "Князь Тишины" надолго оккупировала
мой магнитофон и уши ни в чем не повинных родителей. От
голоса Вячеслава Бутусова просто захватывало дух, и он
представлялся мне просто недоступным небожителем. Через
много лет мы встретились. Кумир молодости оказался обычным
невысоким дядечкой за сорок. Спокойный такой, курит не спеша мини-сигары
и пускается в долгие философские размышления по любому поводу.
— Вашу семью как-то разбросало по разным городам. Вы с женой и двумя дочками живете в Питере, старшая дочь Анна в Москве, ее мама и ваши родители в Екатеринбурге...
— Дочка просто решила учиться в Москве. Без всякого блата сама приехала из Екатеринбурга и поступила в университет на искусствоведческий факультет. Я тоже в Москве год прожил. А потом мы в Питере снимали фильм. Как-то там забазировались, и я остался. Уже больше десяти лет там живу.
— Говорят, вы живете очень уединенно где-то на окраине города и очень не любите гостей.
— Я не люблю, когда приходят совершенно незнакомые люди, тем более в неадекватном состоянии, и начинают качать права. Поэтому я к ним отношусь номенклатурным образом. Если люди не понимают, то мне наплевать, уважают они мою музыку или нет. От таких людей, конечно, нужно каким-то образом оградиться. Невменяемость — она раздражает как минимум. Так что сначала мы пытаемся использовать арсенал всяких дозволенных приемов. Типа найти общий язык. Потом как-нибудь пошутить. Иногда не действует. Тогда в переговоры вступает бабушка или супруга. Они без предвзятости к этому относятся, им совершенно не важно, кто это пришел там — поклонники или просто пьяный сосед.
— Вы как-то говорили, что для вас семья важнее, чем все процессы, происходящие в жизни.
— Все, что близко нам, — это всегда более ценно, чем то, что находится в отдалении. Если мы находимся поблизости от этих людей, этих обстоятельств, значит, тут надо быть и на это нужно обращать внимание. Что искать-то, когда все есть?
Собирать стадионы —
это одно.
Зарабатывать деньги —
другое
— Из чего сейчас состоит ваша жизнь?
— Ну, у меня стационарный образ жизни. Выездов меньше — такой фантомный командировочный характер. У меня есть небольшая мастерская на Пушкинской, 10. Я там просто отдыхаю телом и душой. А дома я обычно занимаюсь семейными делами. Семейство довольно большое, во всей свой женской ипостаси, разных уровней возрастных и ментальных. То есть начиная с двухлетней Софьи и заканчивая 70-летней бабушкой моей жены Анжелики.
— Что-то у вас все дочки?
— Ну, этот вопрос не ко мне.
— А к кому же?
— Я думаю, от нас вообще мало что зависит в этой жизни. Могу сказать только, что практика показывает: когда очень хочешь, например, сына, если родится дочка, она обязательно будет с бойким характером. А если хочешь дочку, а родится сын, он обязательно будет более-менее спокойный.
— Из трех дочерей есть какая-нибудь с боевым характером?
— Младшая — да.
— Значит, хотели уже сына?
— Ну я почти уверен был! Почему-то. Там в животе такие перипетии происходили, и практически не было сомнений, что родится мальчик.
— Наверное, вы очень разочаровались, когда узнали, что опять девочка?
— Ничего подобного. Мы уже были готовы. И это не имеет никакого значения. Есть еще народное поверье, что мальчики к суровым событиям рождаются, а девочки — к мирным.
«Наутилус Помпилиус» — легендарная группа— Дома рок-звезда ведет себя так же, как обычный человек?
— Ну, рок-звезда — это же штамп всего лишь. На лбу же его не будешь носить. Это просто такой элемент общественного мнения. А так в принципе все люди как люди. Каждый просто занимается своим делом.
— Ну а вы можете, например, пол пропылесосить? Или у вас есть какая-нибудь домработница? Хотя, если столько женщин в доме, домработница, наверное, не требуется.
— Нет, домработница — это удобно. С точки зрения новой экономики — это рабочее место. Ты можешь не тратить на это время, если не хочется. Хотя я считаю, что трудотерапия — это полезная вещь. В том смысле, чтобы приобрести иногда нормальное состояние покоя. Такая медитация своего рода. Физическая.
— Вы что, интересуетесь восточными религиями?
— Нет, я на редкость непытливый человек. Вполне возможно, что я на каком-нибудь возрастном уровне начну интересоваться чем-нибудь подобным. Но я ленивый в этом смысле.
— Когда-то вы побрились наголо, и я почему-то подумала, что из-за увлечения буддизмом. Так что это было: обыкновенное желание сменить имидж?
— Нет. Это желание может возникнуть у любого человека. Иногда это исходит исключительно из причин физиологического уровня. Хочется, например, летом как-то облегчить или просто провентилировать голову. Такая внутренняя потребность, и необязательно ее расшифровывать.
— А потом вы еще зачем-то покрасили волосы в белый цвет.
— Это все цепная реакция. Я был в ужасе и нетерпении, когда же эти волосы отрастут. Когда у меня появился такой пластилиновый ежик, я решил все изменить. И мне предложили пергидратом каким-то это все... Так что я попробовал один раз и понял, насколько терпеливы вообще женщины, которые ходят в парикмахерские салоны и делают эти операции систематически. Я вообще считаю, что самый нормальный имидж — когда просто поддерживаешь форму. А вот когда ведешь развязный образ жизни — то есть позволяешь себе пить, курить, гулять и предаваться, — тогда нужно заниматься имиджем.
— Ну в молодости-то вы, наверное, предавались по полной.
— Молодость — это такой аванс или кредит, который необходимо использовать с толком. Я не уверен, что с толком и с расстановкой его использовал. Во все стороны щедро разбрасывался.
— То есть вам кажется, что вы могли бы и в творческом плане большего достичь?
— Конечно. Вместо того чтобы болеть душой, можно было в это время заниматься чем-нибудь, а не страдать, не мучиться, не заниматься самобичеванием.
Для меня идеальный вариант —
сочинителя
— Давно, когда ваша песня "Я хочу быть с тобой" была очень
популярна, про нее рассказывали всякие истории. Что у вас действительно
была такая в жизни трагедия — девушка погибла на пожаре, и что
существовала какая-то нецензурная версия этой песни и вы исполняли ее
исключительно со слезами на глазах... Есть среди этих россказней хоть доля правды?
— Все это мифы. На уровне сплетен. Они, видимо, необходимы. Люди дополняют, детали какие-то привносят. Поэтому миф и живет. А если перевести все на прозаичный уровень, рассказать, как все происходило, это мало кому понравится. Начать с того, что текст написан Ильей Кормильцевым (автор практически всех текстов песен "Наутилуса Помпилиуса". — "МКБ"), и соответственно в прямолинейном смысле пережил что-то он. Кроме того, по тем временам песня была довольно сомнительная. Используя современные термины — неформатная. Вот в этом смысле мы огребли, конечно, много орехов.
— Так что, у Кормильцева был в жизни такой трагический случай?
— Это надо с ним переговорить, я могу предполагать какие-то вещи, но точно не скажу. Хотя художнику, которым, несомненно, является Илья Кормильцев, присуще гипертрофировать ситуацию в момент переживания. Это гротеск все-таки. Так что не знаю, как на самом деле все происходило. У всех у нас в жизни была какая-то трагическая любовь и так далее.
— Кормильцев сейчас что-нибудь пишет для вас?
— Сейчас он своим занимается, а я своим. Мы поддерживаем исключительно человеческие, приятельские отношения. И то редко. У него семья. Он то в Москве, то в Минске. Дочка родилась опять же. Илья — полиглот, который знает порядка десятка языков. Он всегда искал возможность себя проявить в переводческой и литературной деятельности. Он сотрудничает с научными журналами, просто книги какие-то переводит, сам пишет.
— Вы даже иллюстрировали сборник его стихов. Сейчас вы рисуете?
— Рисую, да. В иллюстрации весь мой опыт складывается из рисунков к книжке Кормильцева и к юбилейной книге "Машины времени", где половину нарисовал Макаревич, а половину я. Такое хорошее издание к 25-летию группы. И еще большую папку своих рисунков, порядка ста листов, я подарил на день рождения Борису Гребенщикову. Но он так эти рисунки законспирировал, что, я боюсь, мы их больше никогда не увидим. Живопись меня мало привлекала, так же, как скульптура. А графика мне нравилась, потому что там особой возни не надо. Сел, взял перо, и можно черкать сразу. Удобно в смысле передвижническом.
— Поэтому-то вы получили образование архитектора?
— Конечно, там приходилось заниматься больше графикой, но в институте и рисунок, и живопись, и скульптура, и история искусства были обязательными предметами. А вообще у нас там очень хорошая была тусовка.
— Именно в Архитектурном институте, вроде бы даже на картошке, вы познакомились с Дмитрием Умецким. Говорят, что только благодаря ему и образовался "Наутилус Помпилиус". То есть он вас заставлял все время что-то делать?
— В принципе да. То есть изначально такой цели не ставили — сделать из нашего увлечения музыкой такой механизм. Поначалу это казалось просто развлечением, игрой. И тогда это было очень уместно. Когда уходишь из семьи и попадаешь в более открытую, более масштабную атмосферу — это очень хороший момент, но он чреват эйфорией такой, из которой очень тяжело выходить потом. То есть когда произошло распределение, я был восемь месяцев безработным. Потом поступил на службу в Уралгипротранс в архитектурный отдел, который занимался проектированием метро в Свердловске.
— А что там спроектировано лично вами?
— Нет, там коллективное творчество так называемое. И пока художественный проект проходил через всякие там конструкторские и сметные отделы, от него практически ничего не оставалось. Получалось, что целые институты работали непонятно над чем целыми годами. Все эти малахиты-позолоты, которые проектировались по определенным идеологическим понятиям, потом постепенно отсеивались.
— По-моему, в Екатеринбурге нет ни одной станции, отделанной малахитом.
— Конечно, нет. По бюджету, когда посчитали, все стало ясно. Что никакая идеология не потянет хотя бы одну станцию из малахита. Сколько бы там чиновники ни стучали пальцами в горисполкоме на приеме этих проектов. Рано или поздно они вынуждены были соглашаться, что не надо все золотом покрывать. Иначе все метро закончится на одной станции. А вся страна будет работать десять лет, чтобы обеспечить ее строительство. Так что все эти понятия о грандиозности и демонстрации на внешнем уровне нашей мощи — это, конечно, абсурд. Вот так мы и работали. Там, в этом проектном институте, была такая пыльная атмосфера, и мы все приобрели очень угрюмый вид за три года службы. Поэтому единственный выход был — определить для себя, стоит ли дальше продолжать карьеру архитектора, либо сделать такой аферистический шаг и заняться музыкой профессионально, сделать ее своим ремеслом. Вот мы и сделали.
— Мне кажется, для советского времени довольно смело — отказаться от своей профессии, лишиться постоянного места работы и заняться рок-музыкой, которой в то время проблематично было зарабатывать.
— Ну, я помню, для моих родителей это было практически трагедией. Папа говорил, что это просто как минимум неразумный поступок.
— Но сейчас-то они так уже не считают?
— Нет, сейчас они как-то смирились с этим. Если дров наломал, как думает мой папа, их нужно складывать в поленницу и использовать с пользой. Топить печку. Построить из них чего-нибудь.
— Ну, дрова-то вы с пользой использовали. Тогда, в 87-м или 88-м годах, "Нау" побил все рекорды совковой популярности, гремел по стране, как некогда разве что Кобзон с Пугачевой, и все строчки хит-парадов пестрели сплошным "Наутилусом". Вы, наверное, ощущали себя как бы на вершине чего-то?
— Я, конечно, был приятно обескуражен, что мы чего-то действительно достигли.
— Для вас это было неожиданно?
— Ну, довольно неожиданно. Поскольку в те времена не было такой конвейерной системы в шоу-бизнесе. Все распространялось на уровне переписи с кассеты на кассету. С другой стороны — это было неизбежно. Музыка вышла из подполья, ее был определенный дефицит. По тем временам только дурак не мог воспользоваться этой ситуацией, и такие люди быстро появились. Я имею в виду разного рода предпринимателей, которые сделали из этого нормальную систему. Производственную. И стали делать деньги. Спекулянтам, им без разницы чем торговать — джинсами в 80-х годах, музыкой в 90-х или еще чем-нибудь. Главное, чтобы был широкий спрос, чтобы мало вкладывать, но много получать и быстро.
— Ну а вы-то заработали денег?
— Да нет.
— Как так? Как можно собирать стадионы и не заработать много денег?
— Элементарно. Собирать стадионы — это одно. Зарабатывать деньги — это другое. Это две совершенно разные вещи. Насколько мне известно, только в "Мумий Тролле" изначально взяли под свой контроль всю эту ситуацию, все грамотно спланировали. А мы, как наивные, полагали, что есть специальные люди, которые дают нам такую возможность замечательную — играть. И мы были вполне удовлетворены этим. Тогда пропагандировалось на внутреннем уровне, что деньги — это бумага. И не мог бывший подпольный рокер прийти к какому-то администратору и качать с него деньги.
— Какие-то у вас советские взгляды на шоу-бизнес.
— По-моему, человеческие. Это нормально. Человек получает для себя то, что ему необходимо. Просто некоторые пользуются такими способами, как назойливость, наглость, нахрапистость. А, по сути дела, никто не должен никому ничего давать.
— В то время, когда группа "Наутилус Помпилиус" стала популярна, вами очень интересовалась Пугачева и даже пыталась тянуть к себе.
— Тут термин "тянуть" просто неуместен. Она никого никогда не тянула. Вокруг нее достаточно много людей, и это их тянуло к ней.
— Почему вы стали сотрудничать? Зачем она вам давала уроки пения? И записывала бэк-вокал для вашего альбома?
— Это громко сказано. Все было довольно прозаично, на уровне профессионально-административном. По тем временам студия Аллы Пугачевой в "Олимпийском" считалась самой качественной, и у нас была возможность записываться на ней. Соответственно, нам приходилось видеться, и Пугачева, как человек активный, не могла пройти мимо мучающегося псевдовокалиста. Но она быстро поняла, что учить меня — это безнадежное занятие. Поэтому, если приоткрыть маленькую тайну, в результате она сделала все сама. Но это так, эпизод был в жизни. Не имеет смысла раздувать его до глобальных масштабов.
— Просто меня всегда удивляют какие-то творческие связи рокеров с поп-исполнителями.
— В этом нет ничего странного. Я к ней с уважением отношусь и относился тогда. Но на интуитивном уровне я чувствовал, что мне трудно в ее окружении. В определенной среде выживают определенные люди. Там свои законы, уровень общения, требования.
— А вы помните тот момент, когда поняли, что делаете в этой жизни что-то стоящее? Или вы всегда это знали?
— Все-таки чаще у меня возникала мысль, что я не на своем месте. Что это какая-то общественная нагрузка. Знаете, как раньше выбирали комсорга или стенгазету рисовать. На рефлекторном уровне отложилось это понятие общественной нагрузки, и потом оно периодически ассоциировалось с той деятельностью, которой я занимался в последнее время.
— Вы не раз говорили, что на сцене чувствуете себя не на своем месте.
— Вот это точно. Ну я очень неловко себя чувствую.
— Тогда какое занятие для вас было бы более органичным?
— Для меня идеальный вариант — образ сочинителя, который занимается различными видами творчества, но в стационарных условиях. То есть, что касается музыки, я больший сторонник работы в студии. Мне это нравится.
— Но вы же и сейчас постоянно ездите с концертами. Значит, постоянно преодолеваете себя, выходя на сцену?
— Заставляю, конечно. Ну, все зависит от состояния. Бывает нормальное, такое трудолюбивое. А бывает ленивое состояние. Тогда приходится преодолевать.
— Это все ради денег?
— Не ради денег, а ради того, чтобы обеспечить существование по крайней мере семье.
— Так странно от вас все это слышать. Но все-таки тот период вашей сумасшедшей популярности вы с ностальгией вспоминаете?
— Популярность? Мне кажется, что это профанация. Там было больше газообразности, чем основательности и реальности. Когда у людей есть потенциальный интерес к чему-то, они сами всегда находят эту информацию. Как только время проходит, люди просто не замечают этого, как вот жевательную резинку "Дирол" рекламируют, и никто не обращает внимания.
У Бутусова — три дочки.— Я слышала про какую-то виртуальную могилу "Наутилуса" в английском графстве Йоркшир.
— Не знаю, почему ее виртуальной называют. Это такая своего рода инсталляция, произведенная мной в интимных условиях. Просто в Йоркшире мы записывали, по сути дела, последний альбом "Наутилуса Помпилиуса", в котором участвовали я и Кормильцев. И в местном пабе я взял такую подставку и написал на ней имя группы и годы ее существования. А потом оставил в домике, который мы снимали, на каминной полке.
— Так вашу историческую инсталляцию, наверное, уж выбросили давно.
— Как ни странно, там ничего не выбрасывается. На камине там стояли вазочки какие-то, подсвечники, куча всякого добра. Там до такой степени все законсервированны в прямом и переносном смысле, что у них нет привычки производить субботники. Мусор у них — это пыль. Все остальное — это уже не мусор. Там, например, с послевоенных еще времен стоит водонагревательная машина, которая горячую воду дает на пять минут раз в день. И при этом не подлежит просто починке. Приходилось воду ведрами носить с первого этажа на второй, чтобы наполнить ванну. И все вещи, которые мы там находили, начиная от гладильной доски и заканчивая посудой и прочими туалетами, мне приходилось все время чинить...
— Группа "Наутилус" как-то недолго просуществовала в первоначальном составе. Вы с Умецким и другими музыкантами периодически то сходились, то расходились. Говорили, что "Наутилус" развалился из-за денег. Не поделили, кому сколько?
— Да ну, глупости. Это неизбежно в любом коллективе. Либо должны быть какие-то перманентные преобразования. Вот, например, из распавшегося "Битлз" получилось четыре самоценных направления в музыке. Так что всему свое время и всему свое место. Нельзя все время находиться в одном и том же состоянии. Это в патологию какую-то может вылиться. Если вокруг тебя все меняется, значит, и в тебе должно что-то меняться. Бронтозавры же вымерли, когда среда обитания изменилась. А среда обитания — она меняется. Как бы это кем-то ни воспринималось.
— Интересно, чем сейчас Умецкий занимается? Вы с ним общаетесь?
— Нет. Больше десяти лет мы с ним не общаемся. Я знаю, что он сотрудничает на телевидении, по-моему, на ОРТ.
— Не жалко было потерять друга?
— Ну, время лечит и ставит все на свои места. Конечно, такие вещи, как ни странно, понимаешь чуть позже. Когда все страсти улягутся, становится все ясно.
— А опять собраться вместе не появлялось желания?
— Собираться можно долго. Но не факт, что вообще что-то выйдет. Нет, я пока не вижу в этом смысла. Должно быть какое-то другое качество, новое. Все равно ту модель не вернуть. Существовала масса обстоятельств, случайностей и совпадений, которые и привели к тому результату. А сейчас и специфика другая.
— Вы стали петь другую музыку?
— Да нет. Надо и музыку другую, и выходить за рамки какие-то, пытаться себя вытащить из колеи.
— Но все равно кардинально изменить что-то сложно. Вас всегда будут воспринимать как солиста "Наутилуса", да и голос остается.
— Я однажды был ошарашен одним вопросом: не надоело ли петь одним и тем же голосом? Изменения, конечно, происходят в организме. Но есть и кардинальные способы. Например, взять и сделать себе... ну... операцию. И, таким образом, на гормональном уровне изменится тембр голоса. Нет, я не собираюсь менять голос, я говорю о том, что возможности такие есть. В свое время для меня стало потрясением, что уважаемая мною и любимая Аманда Лир меняла пол. Но в этом случае можно признать положительный результат. В узком смысле тембра голоса.
— Мне кажется, для того чтобы группа стала легендарной, ей нужно в нужный момент либо прекратить свое существование, либо чтобы умер ее главный идеолог.
— Нет, совсем не обязательно. Вот статус легендарности — кто его конкретно присваивает? Назовите мне какой-то комитет, который утверждал бы на уровне закона "легенд" или "звезд". Кто это делает? Это просто на общественном уровне происходит признание, и все.
— То есть вы не считаете "Наутилус" легендарной группой?
— Я считаю "Наутилус" легендарной группой. Поскольку я могу смотреть на это все со стороны.
— Ну и вы, соответственно, легенда русского рока?
— А я просто смотрю на все это как на фильм, который мне знаком и в котором я знаю всех персонажей.