День сурка в Яблокитае
Илья Кормильцев. 1999 г.
Обработка: naunaunau.narod.ru, март 2010 г.
The Tree
Утро начинается со
странных звуков: гномы бегают под окном, топочут, бормочут и, похоже,
ругаются. Что-то не поделили в глухом тумане. И вот уже вспугнули лошадей
в загоне под окнами и те начали носится кругами, стуча тяжелыми копытами.
При нулевой видимости жизнь за пределами Куропаточьего Гнезда сводится к
фонограмме, набору конкретных звуков, напоминающих вступление к песне
"Good Morning" (The Beatles "Sgt. Peppers Lonely Hearts Club Band" P 1967,
EMI CDP 7 46442 2). И сам дом тоже не молчит: шарахаются в каминной трубе
мирные сельские привидения и кто-то нестрашно постанывает в подполье.
Как начинаются кинокартины по романам Стивена Кинга
Идиллия длится недолго: мощные, неприятные звуки (такие наверно издает дракон, когда его душит странствующий рыцарь) начинают доносится из чулана на первом этаже. Это проснулось нагревательное устройство и думает, что снабжает нас горячей водой. Чудовищная машина выглядит так, словно ее привез сюда Вильгельм Завоеватель (1066 г. от Р. Х.): на наших глазах трое местных специалистов обломались, пытаясь заставить ее делать кипяток. Впрочем, по британским понятиям, горячая вода является признаком неги и разврата, экзотической прихотью сродни кальяну и персидским коврам.
Поэтому в борьбе за существование побеждает тот, кто врывается в ванную первым. Опоздавший на собственной шкуре узнаёт как было тяжко генералу Карбышеву в немецком плену. (Впрочем, у местных жителей, говорят, принято мыться по очереди в одной и той же воде.) Сегодня я опоздал: стремительный Бутусов раньше меня пересек магическую черту.
Туман понемногу начинает отползать, освобождая ближайшие окрестности дома. Изумрудно-зеленая ноябрьская лужайка стряхивает с себя последние клочья ночных испарений и тайна странного топота и бормотания перестает быть тайной: райские птицы в психоделических сюртуках фасона Карнаби-стрит конца шестидесятых важно вышагивают по сырой траве. Впрочем, типичный наклон головы делает очевидным то, что известно из книг любому юному натуралисту: фазан — это просто крепко захипповавшая курица.
Вот они какие, Йоркширские пудинги
Слава выходит из ванны, напевая под нос что-то бурятское, и я быстро пробормотав "Доброе утро" кидаюсь в освободившееся помещение, стараясь не выпустить из него согретый воздух. В голове всплывают строки из прочитанной некогда книги: "в воде с температурой +4С человек в среднем живет около четверти часа. Уже в течении второй минуты развиваются симптомы переохлаждения, сопровождаемые нарушением кровоснабжения мозга и поражением гипофиза...."
Однако, книги лгут — человек живуч. Я выхожу из ванной вместе с гипофизом и слегка помытый. Снаружи доносятся удивленные возгласы Славы. Впрочем, удивляться здесь приходится каждый день: то дракон сверкнет рубиновым глазом из предрассветного тумана, то НЛО беззвучно и торжественно кружат целую ночь над домом. На этот раз удивление вызвано сверкающей пеной, окружившей по периметру весь коттедж. Пена явно обязана своим происхождением нашим водным процедурам, но в это не хочется верить. Легче и приятней для души связать ее появление с драконами и НЛО.
Они носили костюм
от Версаччи
Йоркширские тяжеловозы —
огромные, бородатые и клешеногие — тянут свои морды за изгородь. Они
привыкли каждое утро получать из наших рук морковь и явно не собираются
отказываться от этой привычки. Слава берет морковь и отправляется к
лошадям, я беру деньги и отправляюсь к Полине. Полина — хозяйка всей
Rudstone Walk Farm и она любит деньги также как лошади морковку, но, по
некоторым причинам, не любит людей, которые их приносят, то есть жильцов.
Полина должна была родиться директором советской средней школы, но
произошел некий сбой в хитром кармическом механизме и Полина родилась в
другом месте.
Полина знает, что Билл Нельсон — выгодный клиент, потому что он селит приезжающих на запись музыкантов в ее гостинице, но Полина не любит музыкантов, особенно японских, которые записывались до нас. Один из японцев постирал свои джинсы и рубашку и оставил их сохнуть прямо в ванной. Полина сунула туда свой любопытный нос и увидела в ванной то, что показалось ей мертвым японцем.
У Полининой двери висят два ощипанных фазана — как два партизана, безнадежно и тоскливо. Я тайком фотографирую жертв суровой тэтчеристки, но оказываюсь замечен. Полина очень недовольна: "Зачем вам эти фотографии?" — "Обещаю, что они не будут опубликованы в Соединенном Королевстве, мэм".
Полли слегка оттаивает: "Вы знаете, у нас сейчас слишком много демократии и некоторые люди не очень счастливы с отстрелом диких животных. У вас, писали в газетах, тоже сейчас слишком много демократии, так что вы должны понять мое беспокойство". — "Да, мэм, у нас много демократии, но очень мало фазанов". — "Но у вас есть Йелтсин и это хорошо, потому что он встречался с королевой. А как у вас с отстрелом диких животных?" — "У нас с отстрелом все хорошо, все время кого-нибудь отстреливают". — "Это хорошо, если есть отстрел несмотря на демократию," — довольно покачивает головой Полина. Мне начинает казаться, что мы вдвоем читаем вслух что-то из Зинника. Впрочем, Полину вызывает кто-то из постояльцев и она торопливо исчезает, забыв взять деньги за телефон.
Суровый Джон всегда счастлив
Уже половина одиннадцатого. По неизменным законам Яблокитая это время, когда хоббит Билл забирает нас в студию. Билл стоит у Куропаточьего Гнезда, внимательно разглядывая пену. "Мне кажется, это шампунь..." — говорит он. "Но, Билл, может это все-таки из космоса?" — "Очень похоже на шампунь."
В машине Билл слушает компакт-кассеты. Все они лишены коробок и прочих опознавательных призраков, поэтому что мы будем слушать по дороге на студии не знает даже сам Билл. Мимо радиостанции, рощи, деревни с небесно-голубой колокольней, моста через реку Хумбер (широкую как Волга и короткую как Яуза), елочного базара — знакомым путем, который уже можно видеть с закрытыми глазами — в Уиллерби.
Большинство британской музыки сделано в сарае. Есть конечно и крайне навороченные студии, но не они задают тон. Наша студия больше всего напоминает старую, ухоженную дачу, где в многочисленных сараюшках семья научных работников Бронштейнов хранит старые детские коляски и трехколёсные велосипеды без колес. Кейт Рид построил эту студию лет пятнадцать тому назад. Сам он поигрывает джаз и к нему часто приходят в гости такие же джазовые деды-приятели. Тогда из одного из сараев бывает доносятся звуки трубы.
Джон уже давно в студии, он приезжает раньше нас, чтобы успеть завершить к нашему приезду все таинственные звукооператорские делишки. Джон очень любит музыку, понимает ее и сам умеет играть в отличие от родных звукачей, которые имеют прямо противоположное устройство. Он уже давно работает с Биллом и они — продюсер и оператор — замечательно смотрятся вместе: прямо Капитан Кирк и Монтгомери Скотт из "Стар Трека". Билл чудодействует — он носится по студии, хватаясь то за одну, то за другую гитару, включает их в модные ныне комбики a la трофейный немецкий радиоприемник, пробует звук, слушает, наклоняет к своему волшебному чемоданчику, достает из него какую-нибудь гремящую или трещащую штучку, снова берется за гитару. Это похоже не столько на творческий поиск, сколько на какую-то игру. Или именно так должен выглядеть настоящий творческий поиск?
За этой дверью две ночи покоилось тело гения
"Слава, о чем сегодня мы делаем песню?" — "Это маленькая песня о вампире. Нежном вампире... как Дракула." — "Oh, Dracula!" Билл и Джон очень счастливы делать маленькую песню о вампире. Впрочем, они были бы счастливы сделать маленькую песню о йогурте. Это не безразличие, а умение радоваться любым песням.
"Когда приедет Борис он тоже будет петь на этой песне," — говорит Слава. "Oh Boris!" Билл много слышал о БОрисе ГребЕнщикове от Кейт Сент-Джон — в основном прилагательные превосходной степени.
Студия — отлаженная машинка с часовым механизмом, не знающая не секунды простоя. День на забивку, день на вокал и живые звуки, полдня на rough mix и вперед, к новой little song. Оно само собой так выходит — без аврала, прессинга, попыток уложиться в какой-то график. И это не скучно — по крайней мере для нас, потому что на каждом повороте нас поджидает какой-нибудь сюрприз. Билл не любит говорить ни о чем заранее: кодекс чести иллюзиониста, масона и розенкрейцера не позволяет быть многословным. Ему всегда проще сделать, чем объяснить. К тому же автор и продюсер полусотни альбомов не знает не только нотной грамоты, но даже буквенных обозначений аккордов. Когда Биллу нужно снять новую песню он просто включает демонстрационку и начинает играть хроматическую гамму на всех струнах. Когда Билл выключает магнитофон, он уже знает песню наизусть...
В два часа мы едем на машине в паб "The Ketch". До паба, собственно говоря, метров сто, но в Яблокитае обедать полагается ездить на машине. Почему, мы поняли когда попытались пешком пересечь автостраду А164, отделяющую нас от паба. Сорок минут постояли, пытаясь высмотреть лазейку в потоке автотранспорта — и плюнули на это дело.
Разлука ты, разлука...
Меню мы знаем наизусть —
все его шесть блюд, но от уныния спасает намного больший выбор сортов эля.
Билл и Джон где-то затусовываются, а к нашему столику присаживается
странное лицо в бакенбардах: — "Рад познакомиться, Грегор Макалистер,
вирутальный шотландец." Мы тоже рады. "Откуда вы? Я был в России. То есть,
не был, а плавал в круиз на советском теплоходе." — Далее следует звук,
похожий на скрежет стартера "Жигулей" первой модели 1973 года выпуска,
простоявшей ночь на дворе при тридцатиградусном морозе. Грегор Макалистер
так смеется. "Там была ужасная женщиина, наверное из КГБ. Мы вошли в
какой-то советский порт, было шесть часов утра. А я в предыдущий вечер
(стартер) выпил немного виски. И мне поэтому очень хотелось чаю. И я
сделал себе чай и вышел на палубу его пить. А она мне сказала, что это
военный порт и смотреть нельзя. А ей сказал (стартер): "Мэм, я заплатил за
этот тур семьсот фунтов и имею право пить мой чай где хочу!" Вот так вот.
Не побоялся, что она из КГБ, и сказал (стартер). Я вообще бесстрашный. Я —
Грегор Макалистер. Вот ту бы официантку (стартер) я бы с удовольствием
трахнул. Прямо на столе (стартер)." Виртуальный шотландец допивает свой
сингл молт скотч и исчезает. Появляются Билл и Джон.
"О, Ричард сейчас так занят. Дэвид Сильвиан использует в альбоме голос Стайпа и ему приходится согласовывать две студии — в Джорджии и в Уилтшире. Пересылать пленки и чтобы все было ритмично". (Ричард Чедвик — менеджер Билла, менеджер нашего проекта, а также менеджер еще многих хороших людей, таких как Джон Поль Джонс, Сильвиан, Фрипп и так далее). "Может мне не удобно просить его забронировать гостиницу в Лондоне?" Билл удивленно смотрит на меня: "Он получает тридцать процентов со всего, что я делаю. Он должен работать".
И мы должны работать, хотя после эля не очень-то хочется. Билл колдует с сэмплером и мы идем фотографироваться к Дереву. Дерево огромно и возраст его не поддается вычислению.Под ним приятно посидеть и покурить сушеные растения. Послушать как шебаршат в траве то ли кролики, то ли Маленький Народец. Наверное, такие деревья очень полезны для мудрости.
Работа заканчивается в восемь. Билл ведет машину по извилистой дороге, ход которой не менялся с тех пор, как римские легионы прошли здесь, направляясь в Эборакум, чтобы провозгласить Константина императором (306 г. от Р. Х.). В оранжевом свете фонарей возбужденно прыгают толстые кролики. Именно кролики придумали рэйв, именно кролики.
"Билл, ты смотрел муви Groundhog's Day?" — спрашивает Слава. "Да, смотрел. Хорошее муви." — "Очень похоже на то, как мы живем. Все дни одинаковые..." — "Но разве это плохо?"
Вечер у камина, хохочущее консервированным смехом британское телевидение. О чем я еще не успел рассказать? О мельнице в Скидби, о йоркширском пудинге, о том, почему Билл — масон, о том каким образом люди, похожие на чеченских террористов получают деньги в ирландских банках, о пабе "У Нелли", который популярен потому что в нем двести лет не было ремонта, о Борисе Борисовиче, застрявшем в снегах, о королях, капусте, сургуче, грядущем Апокалипсисе...
Утро начинается со странных звуков: гномы бегают под окном, топочут, бормочут и, похоже, ругаются...
