Анатолий Григорьев. Елена Аникина, Виктор Титов (сценарий). «Музыкальный олимп» №5, 1990 г.
Сканы предоставил: flegentov.name. Обработка: naunaunau.narod.ru, март 2018 г.
Как только в прессе прошла первая короткая информация о том. что «Наутилус Помпилиус» собрался сниматься в кино, на лидеров группы В. Бутусова и Д. Умецкого обрушился град вопросов от друзей, журналистов и просто любопытствующих. Суть всех этих вопросов в конечном итоге сводилась едва ли не к упреку: «И ты, Брут!» В самом деле, подобное решение никак нельзя назвать оригинальным. Многие известные музыканты рано или поздно пробовали свои силы на этом заманчивом и опасном пути.
К сожалению, в нашей стране опыт зарубежного музыкального фильма, мягко говоря, мало известен. За рамками нашего восприятия осталась сложная многолетняя история развития западного музыкального кинематографа, его очевидные удачи и столь же очевидные поражения, его многообразие внутри одного жанра и новаторские эксперименты на стыке нескольких киножанров. Вероятно, именно в этом вынужденном отрыве от мировой практики скрыта основная причина нашего отставания в данной области, как. впрочем, и во многих других областях.
Долгое и мучительное возделывание нивы киномюзикла дало, увы, весьма чахлые всходы. Более успешной оказалась тенденция последнего времени приглашать поп— и рок-звезд на главные роли в остросоциальных фильмах, где музыка, как правило, несла подчиненную, чисто функциональную нагрузку. Но все это лишь отдельные островки на обширной карте музыкального кинематографа, большая часть которой так и осталась для нас по сей день «терра инкогнито». Поэтому, несмотря на определенный риск, очень привлекательной показалась идея создания фильма, драматургические и изобразительные решения которого основывались бы исключительно на музыкальном материале рок-группы. Тем более что предпосылки для этого были заложены в самой конструкции нового альбома «Н.П.». Если все предыдущие записи «Нау», несомненно обладавшие определенной цельностью, были все-таки построены по принципу сборника отдельных песен-новелл, то последний альбом «Человек без имени» опирается на четкую концепцию и сюжет, объединяющий все его композиции в единое повествование.
Надо заметить, что момент, когда родилась идея фильма, оказался переломным в истории группы. Д. Умецкий и В. Бутусов вновь встретились после полугодичного перерыва в их отношениях, причиной которого послужил творческий конфликт между лидерами «Н.П.». Чтобы предотвратить дальнейшее нарастание творческого кризиса, Д. Умецкий предложил программу действий и конкретные пути ее осуществления, концепцию нового альбома, определившую его музыкальную и текстовую структуру, решительные изменения в имидже и саунде группы, повлекшие за собой смену ее состава, и, наконец, работу в кино. Что касается последнего пункта программы, то главной его целью было не амбициозное желание покрасоваться на экране, а стремление расширить рамки своих профессиональных возможностей. Кроме того, фильм должен был расшифровать и дополнить концепцию альбома, стать поиском образного и музыкального воплощения таких понятий, как свобода воли, альтернативный выбор и предопределенность в судьбе человека. Это история рождения, взросления, познания себя, с одной стороны очень простая и ясная, а с другой — очень сложная, как всякая человеческая жизнь. А главное — это история поиска Бога, ведь для каждого человека этот процесс глубоко индивидуален.
Главные роли в фильме были написаны для Бутусова и Умецкого. Вячеслав Бутусов как раз и должен был стать тем самым героем, от лица которого ведется повествование. А Дмитрию Умецкому предстояла нелегкая задача воплотить все ипостаси Человека без имени.
В этом году можно было бы отпраздновать десятилетний юбилей совместной работы создателей «Н.П.» Бутусова и Умецкого. Однако их последний альбом «Человек без имени» вместо того, чтобы стать подарком к юбилею, практически оказался надгробным памятником их многолетнему альянсу, а заодно и фильму.
Неизвестно, какая кинематографическая судьба ожидала бы лидеров «Нау», так как пути их отныне разошлись. Все домыслы и догадки остается лишь отдать во власть воображению читателя, который теперь поневоле становится соавтором этого так и не осуществленного проекта.
Москва — 1990. Анатолий Григорьев
Полнометражный художественный музыкальный фильм
Елена Аникина. При участии В. Титова
Режиссер-постановщик — Виктор Титов
Авторы текстов песен: Илья Кормильцев, Вячеслав Бутусов, Дмитрий Умецкий, Елена Аникина
Киностудия «Ленфильм», 1989 год
Начало. Окончание в следующем номере.
Темнота. Непроницаемая, но живая, наполненная едва слышными, странными звуками...
И вот в этой темноте начинают зажигаться крошечные огоньки — звезды, и постепенно вырисовывается неясный
Висок. Щека. Профиль. Огромный глаз. Мерцает проступающий сквозь них звездный свет
Плавный жест прозрачной, тонкой руки.
Темнота еще не отступает, но становится все многозвучнее. В ней происходит какое-то невидимое пока для нас движение. Шум нарастает, и мы уже отчетливо различаем в нем гул прибоя. Затем к нему добавляется еще один звук, низкий, грозный, рокочущий, заглушающий все прочие звуки. Сталкивается, трескается, разрушается и воссоздается во тьме огромная невидимая твердь.
Удар. Огненная трещина рассекает черноту экрана. Выплескивается огненная лава из разверстых недр зарождающейся Земли.
И снова тьма. И снова плавный дирижерский жест прозрачной руки в блеске молний, эту тьму прорезающих.
Стихает постепенно грохот землетрясения, и на смену ему вновь приходит шум прибоя и дождя.
И вспыхивает ослепляющий после долгой тьмы свет И возникает перед нами берег океана, прибой, разбивающийся о скалы, нагроможденные друг на друга только что отгремевшим землетрясением.
Пустынная каменистая земля. И такой же пустынный океан. И огромное слепящее солнце над ними.
А потом снова темнота, но не та изначальная, глухая и черная, а темнота южной ночи на берегу океана с лунной дорожкой и неправдоподобно огромными, яркими звездами.
А затем первая травинка, пробивающаяся на рассвете, и первый цветок, и первое дерево, и, наконец, — все буйство красок райского сада. И птицы, и животные, и... спящий под деревом (яблоня, олеандр, пальма?) обнаженный мужчина. Мы видим его сильные руки, торс... Слышим звук бьющегося сердца.
И вот на том самом месте слева, где должно быть сердце, возникает, словно бы проявляясь, на смуглой груди мужчины головка женщины, тоже спящей. Лицо ее скрыто густой волной волос. В руне женщины — надкушенное яблоко.
И начинается история человечества. Мгновенно сменяют на экране одна другую приметы великих и погибших цивилизаций от древних времен до наших дней: египетские пирамиды, колонны и портики греческих храмов, Колизей, Иерусалим, Мекка, эфиопские обелиски, Самарканд, пагоды и мавзолеи, буддистские храмы, замки средневековья, православные церкви и католические соборы.
Меняются эпохи, страны, стили. И, наконец, вырастают на экране гигантские небоскребы. Стекло и бетон, потоки автомашин, стремительно взмывающие суперлайнеры. XX век.
(Звучит вступление к песне «НЕПОРОЧНОЕ ЗАЧАТИЕ»)
Седьмое число, встретились взгляды, Мне от нее ничего не надо. Она не нравится мне, я не нравлюсь ей, Я не знаю, зачем мы были вместе. У нас нет имен, я не хочу отвечать, Нет сил брать и нет сил отдавать. Я не певец морщин вокруг женских глаз, Я бы ушел, если б не шепот.
Молодая женщина резко распахивает застекленную дверь, может быть, офиса, а может, магазина. Мы видим крупно ее лицо. И хотя весь эпизод будет длиться всего несколько секунд, нам необходимо сосредоточить особое внимание именно на этом женском лице, потому что в дальнейшем оно еще не раз возникнет на экране в самых разных ситуациях, определяющих судьбу нашего Героя. Для нас эта Женщина станет символом Материнства, Любви, Смерти.
Итак, торопится куда-то молодая Женщина, распахивает стеклянную дверь и... сталкивается с мужчиной.
Летит из ее рук на асфальт сумочка. Оба стремительно наклоняются за ней, едва не столкнувшись лбами.
Женщина поднимает глаза и встречается взглядом с мужчиной. Мы не видим ни его лица, ни его реакции. Мы видим только, как мгновенно меняется выражение ее лица...
Красивая, гибкая негритянка пританцовывает на эстраде. Зрители хлопают в такт.
Перед самой эстрадой, спиной к нам, стоит мужчина, хлопающий вместе со всем залом.
Взгляд танцующей останавливается на нем. Широко распахиваются глаза, растягиваются в белозубой улыбке полные губы.
Хорошенькая, с канонически длинными ногами стюардесса идет по салону самолета с подносом. Мужчина, скрытый от нас спинкой кресла, делает подзывающий жест рукой. Стюардесса наклоняется к нему. И дежурная улыбка на ее лице теплеет, делается естественной...
Ночная улица какого-то восточно-азиатского города, фгненные рекламы недвусмысленно обозначают характер заведений, здесь сосредоточенных.
Женщины, поджидающие, зазывающие...
К одной из них, маленькой фарфоровой куколке с раскосыми глазами, приближается Мужчина. Женщина что-то шепчет, смеется, тянет его за рукав...
Женщина-таксист, немолодая, некрасивая, с усталым, недовольным лицом, помогает открыть изнутри дверцу очередному пассажиру, безуспешно дергающему ручку. Женщина поднимает на него глаза, недовольное выражение вдруг исчезает с ее лица. Черты его смягчаются, оно кажется почти привлекательным...
Припев: Сделай мне ребенка, сделай мне ребенка. Флаги, купели, кресты и пеленки, Одинокие волки и страшные звезды, И остаться нельзя, и бежать слишком поздно.
Две руки, мужская и женская... Сплетаются пальцы.
Изогнулось обнаженное тело женщины под ласкающей его мужской рукой...
Мужчина, обнимающий женские колени, уткнувшийся в них лицом...
Любовь. Близость мужчины и женщины, целомудренная и откровенная одновременно.
II куплет: Если нет отца, Он все-таки есть. Я не знаю, как он выбирает невест
Ослепительно голубое небо ясного утра. И парит в этом небе белый голубь в ореоле солнечного света.
Его полет в рапиде.
Я не знаю, как Он выбирает детей. Я боюсь лишь того, что он выбрал меня. Я не хочу ни за что отвечать, Просто забыть или просто не знать, Но если кто-то завтра умрет на кресте, Я буду бояться, что это мой сын.
Вновь проходит перед нашими глазами череда уже знакомых нам женщин, которых теперь объединяет одно: все они ждут ребенка.
Округлившиеся животы... и разные, разные лица: счастливые, заплаканные, усталые...
Летят на землю стружки.
Жилистые натруженные руки с рубанком обстругивают деревянный столб. Затем те же руки начинают прилаживать к нему перекладину...
Медленно подтягивается на веревках огромный крест...
Припев: Сделай нам ребенка, сделай нам ребенка! Флаги, купели, кресты и пеленки. Одинокие волки и страшные звезды, И остаться нельзя, и бежать слишком поздно.
Кричащий рот
Вспархивает вспугнутая стая голубей. Хлопает множество белых крыльев.
Взлетает белая простыня, прикрывающая тело роженицы.
Развеваются от стремительных шагов полы белоснежных медицинских халатов...
Белые пеленки, белые крылья, белые халаты — но все неясно, размыто, расплывчато, словно бы мы видим это сквозь слезы, застилающие глаза рожающей женщины.
Подтягивается на веревках крест — медленно, неумолимо.
Орущий младенец в чьих-то высоко поднятых руках.
ТИТРЫ
Стремительно движутся облака, создавая иллюзию быстро текущего времени. И их перечеркивает крест. Крест, летящий в небе. Он медленно поворачивается в полете...
Руки поднимают годовалого ребенка, подбрасывают его. Он смеется.
Мелькнула прядь волос, висок, щека, профиль, огромный глаз.
Пальцы распятой руки...
Летит крест.
Руки взрослого опускают на пол хнычущего трехлетнего карапуза...
Запрокинутая голова упирается затылком в дерево креста.
Летит крест. Он медленно поворачивается в полете.
И вдруг мы понимаем, что никуда этот крест не летит, а просто стремительно бегущие за ним облака создают иллюзию быстро текущего времени и... полета.
И воздвигнут этот крест далеко-далеко на Лысой горе, и почти невозможно в этой дали разглядеть с детства знакомые очертания обвисшей на нем фигуры.
Крест отодвигается все дальше и дальше... в глубь телеэкрана.
Мальчик лет пяти смотрит телевизор.
(Вступление и первый куплет)
Вступление:
Мальчик не отрывает взгляда от экрана телевизора, на котором разворачиваются сцены насилия— кровавая драка, бойня, отлов бродячих собак, коррида.
Сильный унижает слабого, уничтожает беззащитного. Взрослые люди играют в свои страшные игры.
Одновременно за спиной мальчика разгорается скандал между отцом и матерью.
Шум телевизора, ругань взрослых смешиваются с музыкой вступления...
Первый куплет. Когда я кусался или портил игрушки, Или выходил не спросясь за порог, Меня ставили в угол, как ненужную куклу, Я плакал, пока я мог
Отец бьет мать по щеке.
Плачущая мать хватает ребенка за руну, оттаскивает от телевизора. Он хнычет, сопротивляется и тут же получает от матери пощечину.
Но слезы кончались, глаза высыхали, Я падал на колени и молился кому-то, Кто мог прекратить бесконечную пытку Взросления.
И вот наш, уже семилетний, Герой стоит на пороге Храма.
На улице яркий, солнечный день, но за распахнутыми дверями церкви — глубокий сумрак, который не рассеивается даже от колеблющегося пламени множества горящих свечей.
Мальчик делает несколько нерешительных шагов в эту загадочно манящую темноту...
Внутри пусто. Служба кончилась. И только один человек молится в глубине Храма.
Мальчик, притихший, завороженный, всматривается в Лик перед самым алтарем — грустное и внимательное лицо Спасителя.
Человек в глубине оборачивается. Так же внимательно и грустно смотрят на мальчика огромные глаза его ожившего иконописного лица.
Проигрыш.
Но мальчика что-то внезапно отвлекает
Там, за дверями церкви, происходит нечто значительно более важное и интересное.
И я увидел его, листая журнал, Когда взрослые спят, и оживают картинки, Он шел мне навстречу, навстречу всем, Кто явился смотреть, как он рухнет на ринге. По разбитой улыбке, по белым зубам Стекала кровь, и он пил эту кровь Перед стадом распаленных свиней, Становясь от этой крови сильней.
Возбужденная толпа преграждает путь роскошному автомобилю, вынуждая шофера затормозить.
Безумные лица, прилепившиеся к окнам машины, руки, рвущие дверцы, — как будто все эти люди, внезапно и одновременно лишившиеся рассудка, жаждут растерзать того, кто находится внутри. И в конце концов им удается вырвать его из убежища.
Облепленный людьми, словно мухами, он почти не пытается сопротивляться. Дюжие охранники, выскочившие из машины, пытаются оттащить от него самых рьяных и назойливых, но бесполезно: цветы, автографы, поцелуи, женский визг — толпа приветствует своего кумира.
Он улыбается вымученной улыбкой.
И ему отвечает улыбкой его собственное изображение с огромного рекламного щита. Но только там он улыбается гордо и победительно, хотя струйка крови стекает из уголка рта по подбородку, и его обнаженное до пояса мускулистое тело тоже сплошь покрыто кровоточащими ранами.
Кровавая улыбка на бледном лице, Такое забудешь нескоро. И я понял детским сердцем, что это Бог И он воплотился в боксера. Мой Бог воплотился в боксера.
Устрашающие своей мощью тела культуристов.
Напрягаются мышцы, принимаются классические культуристские позы.
Мальчик прикрепляет на стене в своей комнате плакат, тот самый, с рекламного щита.
Проигрыш.
И снова мелькают перед глазами мальчика и нашими глазами сцены насилия.
Падает бык под ударом мясника.
Солдат, расстреливающий в упор безоружного противника.
Рука взрослого, дающая Герою подзатыльник.
Тореро, вонзающий шпагу в быка.
Бойцовые птицы, сражающиеся насмерть.
Мальчик, запертый в своей комнате в наказание, бьется в закрытую дверь, молотит по ней кулаками.
Собаки и кошки в клетках вивария.
Бойцовые рыбки, терзающие друг друга в аквариуме.
Сцепившиеся на ринге профессионалы.
И... аплодисменты обывателей, наслаждающихся зрелищем кровавого гладиаторского искусства.
Второй куплет Теперь я знал, что они платят деньги За то, чтоб его повалили на пол, И когда меня вновь отправили к стенке, Я знал, что мне делать, и больше не плакал. Я ударил туда, где двигались губы, И ответный удар размазал меня, Но когда я вставал, я сжимал кулаки, Чтобы вновь ощутить привкус собственной крови.
И вновь на экране кинотеатра или телевизора перед восхищенными глазами мальчика красуется всем своим мускулистым великолепием его идеал, окровавленный, но всегда побеждающий — защитник всех униженных и несчастных, защитник самого нашего Героя.
Стоя перед зеркалом, мальчик неловко пытается повторить его бойцовскую стойку. Резкий выпад — зеркало разлетается в куски. Кровавая улыбка мальчика, застывшего в позе своего кумира.
Кровавая улыбка актера на плакате.
Мать срывает плакат.
Припев: Кровавая улыбка на бледном лице, Такое прощаешь нескоро, Им казалось, что я защищаю себя, Но я защищал боксера. Они думали — я сошел с ума, но я защищал боксера.
Мальчик вырывается из рук взрослых, пытающихся его удержать, выскакивает из квартиры, хлопнув дверью, бежит по улицам к площади, на которой стоит Храм, туда, где он впервые увидел Боксера. Но знакомого плаката уже нет — на глазах мальчика его заклеивают каким-то новым, с изображением очередной секс-бомбы или монстра из фильма ужасов.
Наш Герой делает несколько шагов в сторону Храма — дверь его как всегда распахнута, — но так и не решается
Мальчик покидает площадь, бесцельно бредет по улицам...
И вот уже город остается где-то позади, а перед нашими глазами во весь горизонт разворачивается Океан.
Мальчик устало падает на песок, широко раскинув руки...
1 Светлые мальчики с перьями на головах Снова спустились к нам, снова вернулись к нам с неба. Их изумленные утром, слепые глаза Просят прощенья, как просят на улице хлеба. Медленно, словно пугливые странные звери, Еще не успев отойти от заоблачных снов, Ищут на ощупь горшки и открытые двери, Путаясь в спальных рубашках, как в ласках отца. Припев: Тихие игры под боком у спящих людей, Каждое утро, пока в доме спят даже мыши. Мальчики знают, что нужно все делать скорей, И мальчики делают все, по возможности тише. 2 Слушают шепот и снрип в тишине дальних комнат, Им страшно и хочется плакать, но плакать навзрыд. Им до обидного хочется выйти из дома, Что их пробирает неведомый маленький стыд. Пока спят большие в своих неспокойных постелях, Пока не застали детей в белоснежном белье, Они безмятежно и тихо находят затеи, И музыка их не разбудит, лежащих во сне. Припев.
Одинокая фигурка на песке начинает от нас удаляться. Мы видим ее с высоты - маленький крестик на грани воды и песка.
А чуть-чуть поодаль — еще один крестик, еще один и еще...
Мальчики, лежащие на берегу раскинув руки.
Но вот пошевелился один, второй, третий... Мальчики поднимаются, озираются, как дикие зверьки, перемигиваются, переглядываются, делают друг другу знаки, начинают сближаться и сбиваться в маленькие стайки...
Вот уже в стайках затеваются свои отношения, идет какая-то внутренняя борьба, выдвигаются вожаки...
Откуда-то появляются и девочки. Они держатся отдельно, искоса наблюдают за мальчишками, хихикают, перешептываются...
Мальчики оглядываются на них и, стараясь продемонстрировать свою удаль и бесстрашие, начинают подначивать друг друга.
И тут достаточно одного толчка, одной гримасы, чтобы две стаи смешались в клубок дерущихся тел. И хотя это просто мальчишеская потасовка, но ярость на лицах — пугающе неподдельная. Причем и девочки из зрительниц и болельщиц вдруг превращаются в ее участниц и с неменьшей свирепостью царапаются, вцепляются в волосы мальчишек и друг друга.
А на обрыве сидит Бродяга, наблюдающий эту возню с неподдельным интересом, и даже участием, что, однако, не мешает ему спокойно грызть яблоко.
Драка кончается так же мгновенно, как и началась.
Кто-то убегает с плачем, кто-то потихоньку отползает в кусты, как раненый зверек, чтобы зализать раны.
На песке остается лежать один наш Герой, всхлипывающий, с подбитым глазом, в ссадинах...
Бродяга поднимает его, отряхивает с одежды песок, утирает щеки и нос...
Нашему Герою 13 лет
Мы видим его выходящим из школы вместе с другим мальчиком, его ровесником. Они догоняют девочку. Девочка кокетливо смотрит то на одного, то на другого.
Жесткая переглядка между мальчишками.
И вот они, уже отбросив в сторону ранцы, а какой-то подворотне выясняют отношения, естественно, с помощью кулаков...
Вокруг них собрались болельщики. Азарт драки охватывает постепенно всех присутствующих.
И снова яростный клубок тел...
И случайный Прохожий, задержавшийся у подворотни — все тот же Бродяга, грызущий яблоко...
Наш Герой собирает растерзанный ранец. Поднимает голову — и встречается с добродушной усмешкой прохожего.
На лице у мальчика синяк, причем опять под тем же глазом.
Человек с яблоком опускает руку в карман, достает оттуда монетку, очевидно, последнюю, судя по тому, как он в раздумье ее разглядывает. Затем подбрасывает монетку в воздух — мол, была не была, — ловит на ладонь и протягивает мальчику, кивнув на синяк.
Мальчик растерянно прикладывает монетку к подбитому глазу.
Наш Герой растет
Дискотека. Темнота, теснота, разгоряченные лица, слипшиеся тела в свете ослепительных вспышек.
И в этой темноте, в этом неровном свете нам почти не удается рассмотреть, как вызревает очередная драка.
Мелькают лица девушек: любопытные, удовлетворенные, испуганные...
Мелькают кулаки, руки, ноги мальчишек...
Удар в челюсть, кто-то сгибается пополам, кого-то топчут, кого-то оттаскивают...
Бродяга, жующий яблоко, рассматривает мерцающую рекламу дискотеки... Выкинутый из дверей Герой налетает прямо на него, чуть не сбивая с ног...
Берег Океана. Чуть брезжит рассвет
Мальчик стоит на коленях у воды, и Бродяга обмывает
Капают и тут же расплываются в воде капли крови из разбитого носа...
Мальчик стоит на коленях у самой кромки воды. Незаметно исчез куда-то Бродяга. Мальчик совершенно один, впрочем, уже не мальчик, а 15-летний юноша.
Мальчик поднимается с колен, идет по берегу, сначала медленно, нерешительно, словно заново учится ходить, но постепенно движения его становятся все раскованней, свободней и начинают напоминать какой-то странный ритуальный танец. Он бредет по песку, заходит в воду, ускоряет шаг, высоко поднимая ноги, словно пытаясь пробежать по волне прибоя. Но не туг-то было! Падает в воду, подняв тучу брызг. Сам над собой смеется.
1 куплет: У зеленой воды, у запаха тины, Наблюдая восхищенно полет паутины, Сумасшедший пацан бьет в пустую жестянку, Сумасшедший пацан лупит старую банку. Музыка на песке... Музыка на песке... Из пустого пространства, из старой консервы Извлекается звук, возбуждающий нервы. Сумасшедший пацан бьет жутко и мерно По заржавленным бакам, по огромным цистернам. Музыка на песке... Музыка на песке...(Окончание в следующем номере)