Юлия Гончарова, Юлия Макарова (Ю-2). «Комсомольская правда», 08 декабря 1995 г.
Сканы предоставил: Алексей Золотарёв, Воронежская обл. Обработка: naunaunau.narod.ru 5 февраля 2010 г.
Слава, сейчас ... разговоры ходят вокруг презентации твоего нового альбома «Крылья» в Москве. Б. Г. как-то сказал, что, используя симфонический оркестр (и вообще большое количество инструментов), можно выразить больше эмоций. Ты выступал с оркестром по этой причине или это «искусство ради искусства»?
— Я могу сказать с двух точек зрения. Если говорить несерьезно, то все было устроено для московского пафоса, который необходим, чтобы в дальнейшем информация распространялась по пределам нашей страны, и. вообще это коронный трюк всех московских организаторов концертов. Уже не секрет, что, чем больше шума, тем больше возможностей забить себе работу на ближайшее время. А что касается оркестра... Я считаю, что более логично работать с оркестром, чем со сводным хором барабанщиц, как это было в прошлом году, потому что наша музыка, как мне кажется, некоторой степени соответствует оркестровой аранжировке.
— Есть такое понятие — психотропная музыка. Что ты об этом думаешь?
— Это ещё гестаповцы разрабатывали как бы? В разрезе этой темы, о которой вы сейчас говорите, я вообще считаю, что скоро такого рода концерты будут не нужны, за исключением каких-то сборных мероприятий типа солянок. Лично я бы, например, на месте любого молодого человека, вместо того, чтобы пойти на концерт «Наутилуса Помпилиуса», лучше пошел бы в дискотеку и потанцевал! У нас люди живут в таком обществе, где они вынуждены выбирать так или иначе альтернативный вариант. Так вот я бы,на их месте выбрал более здоровый образ жизни: пойти и потанцевать за деньги, а не просто посидеть в зале.
— Твои слова идут вразрез с тем, что все говорят о тебе как об очень мрачном человеке...
— А я, собственно, сам не могу понять, почему все меня считают мрачным человеком! Это, знаете, как стены оклеивают обоями, пол — линолеумом и т. д., так и я, видимо, необходим журналистам в качестве какого-то из этих строительных элементов.
— Б. Г. спел «Я хочу быть с тобой», «Агата Кристи» — «Гуд бай, Америка!», Шевчук — «Прогулки по воде», и все они привнесли в твою музыку что-то свое так, что она зазвучала по-новому. Тебе не жалко своих песен?
— Нет, не жалко! Я, наоборот, считаю, что это замечательно. Видимо, я по натуре, по темпераменту творческому похож на композитора. Это меня больше всего устраивает, честное слово, потому что я знаю предел своих возможностей, предел своей энергии. Хотя писать песни гораздо интереснее, чем быть просто исполнителем. Я бы точно не стал просто исполнителем!
— Получается, ты на сцену выходишь по необходимости, поскольку больше петь некому?
— Да нет, почему? Просто это как бы уже выводы, сделанные по прошествии времени, с набежавшим опытом.
— Скажи, а твой альбом «Крылья» навеян Питером?
— Дай бог, потому что, я считаю, это вполне естественно. И хорошо, если Питером, а не... Свердловском.
— Вообще, насколько Питер меняет человека? Ты ведь там уже три года живешь?
— Три года, но по одному человеку трудно судить... Некоторые считают Питер элементом тусовки (эти корни тянутся со времен, когда Питер был основой хипповской системы). Но лично я утвердился в мысли, что в этом городе все-такн совершенно отдельная своя атмосфера.
— Есть ли в твоих песнях фатальность?
— Вообще определенная зацикленность существует, когда, кажется, что с тобой некоторые вещи уже происходили. Никак не можешь вспомнить, при каких обстоятельствах, почему и откуда возникают эти мысли. Точно так же это касается сочинений, встреч с людьми или попаданий в определенное место, определенный город..
— И ситуаций?
— Да, иногда совпадает, по всем пунктам — до нереальности.
— Ты можешь вспомнить свой самый страшный сон?
— Самый страшный сон... Я думаю, эти бывает у всех людей, у которых психика нарушена каким-то образом. Практически все страшные сны связаны с тем, что приходится от кого-то убегать, или ты являешься свидетелем какой-то катастрофы. А с детства меня почему-то преследовал сон, в котором был не визуальный образ, а звук приближающегося поезда. Причем бесконечно происходило нагнетание звука. Но поскольку это уже дела давно минувших дней, то я даже не могу вспомнить подробностей.
— Сны остаются в памяти по ощущениям...
— По крайней мере, остается ощущение нагнетания чего-то. Вот это больше всего и пугает
— Сейчас повсюду складывается так, что музыканты вылетают из обоймы, оседают по студиям, занимаются какими-то другими делами... Ты бы стал в такой ситуации писать музыку ради денег, коммерческую, так сказать?
— Я, например, до сих пор не могу честно разделить эти два понятия: меркантильность и чистое творчество. Я могу сказать только одно — когда мы занимаемся творчеством, мы получаем массу удовольствия и можем это назвать самым любимым занятием в жизни. Но ведь это еще и, мягко говоря, ремесло, которым человек зарабатывает себе на жизнь. Скажем, в концертной деятельности много всякой суеты, шушеры, всякой непредсказуемости, до последнего момента не знаешь, как пройдет концерт. Постоянное ощущение беспокойства притупляет создание, и получаются такие роботообразные музыканты, переезжающие из одного города в другой, готовые ко всяким катаклизмам. Вот это я считаю отрицательной стороной дела, и поэтому, когда нам предъявляют претензии по поводу того, что мы насупившиеся, замученные, уставшие, то, в принципе, они правы. Другое дело, что мы радикально ничего изменить не можем. Пока.
— Текучка...
— Ну да, мы типичные командировочные в этом смысле. Чувствуешь себя сразу наравне с непривилегированным среднестатистическим гражданином. В этом нет ничего плохого, но происходит какой-то дисбаланс. В то время, когда ты являешься типичным пассажиром, типичным командировочным, вообще ... гражданином, соответственно и жизнь твоя вокруг этого должна происхлжить адекватно. Но так не бывает. На фоне грязного белья все равно случаются какие-то узнавания, неузнавания, как правило — бестолковые контакты, которые отягощают.
— В одном из интервью ты сказал, что хотел бы задаться мультипликацией. Какой бы мультфильм ты сделал?
— Абсолютно не знаю! Я не концептуалист, поэтому мне достаточно за что-то зацепиться, чтобы дальше все само пошло.
— Какие мультфильмы смотрит твоя младшая дочь — западные или наши?
— Я могу вам сказать совершенно точно, что наши она с трудом понимает. Я лично тоже до сих пор не могу понять, для кого они больше предназначены — для взрослых или для детей. На Западе существует четкое разделение — у них понятия «мультфильм для взрослых», по-моему, вообще не существует. У нас же это отдельный вид искусства. Там все рассчитано совершенно конкретно на то, чтобы вызвать определенные эмоции у детей. Я считаю, это нормальная, целенаправленная деятельность. Наша мультипликация носит хаотичный характер, и большинство мультфильмов, признанных шедеврами, в общем-то, на детей не рассчитаны.
— Так и есть. Во всяком случае — уж точно не на маленьких детей...
— Да, потому что сказки наши как были народными, так и остаются, а всё, что имеет отношение к конкретной талантливой личности писателя, художника — это больше из сферы взрослого восприятия. Так что дети у нае как бы в загоне, судя по нашему творческому наследию.
— Недавно мы с Шахриным пытались построить теорию — по какому принципу рок-музыканты выбирают себе жен. Шахрин сказал, что в основном все западные музыканты и женятся на фотомоделях, а наши — на простых русских женщинах. Вот разве что кроме Бутусова — у него жена тоже фотомодель...
— Во-первых, я не принципиальный человек, и не вижу смысла ни в каких принципах. Принципы — это сами по себе отягощающие обстоятельства в условиях жизни. У меня второй брак (что уже не соответствует этой теории) и, во-вторых, моя жена не фотомодель, а как раз простая женщина. Так что часть этих вещей подтверждает его теорию, а часть опровергает.
— У Глеба Самойлова есть строчка: «Мне не надо крыльев, чтобы летать...» Нужны ли крылья Бутусову?
— Чтобы летать — да.
— А чтобы писать?
— Чтобы писать, мне нужны не крылья, а какие-то идеи, желание писать. Если я понимаю правильно, речь идет об относительной окрыленности... А это может появиться у любого живого существа, у которого нет перспективы иметь крылья.