Наутилус Помпилиус
Н. Арефьев. Фото Виктора Грицюка. «Сельская молодежь» №9, 1988 г.
Сканы предоставил: Андрей Мякушин, г. Саранск. Обработка: naunaunau.narod.ru, март 2010 г.
В последнее время много говорят об успехе свердловской группы «Наутилус Помпилиус». Этот
коллектив неизменно становился лауреатом практически всех последних фестивалей рок-музыки. Сегодня мы публикуем беседу
нашего корреспондента с руководителем группы, певцом и гитаристом Вячеславом Бутусовым.
— Слава, с чего начался «Наутилус Помпилиус»?
— Я думаю, что точкой отсчета можно считать время учебы в Свердловском архитектурном институте, где я познакомился с Димой Умецким — бас-гитаристом группы. А интерес к музыке и желание играть возникло намного раньше.
— Вы по образованию архитектор?
— Да, мой дед хотел, чтобы его сын стал инженером, а внук — на ступеньку выше. Поскольку я окончил в свое время художественную школу, отец решил создать из меня некий конгломерат: художник-инженер. В итоге получился промышленный архитектор.
— Как восприняли родители, что вы в конце концов оставили работу по специальности и стали музыкантом?
— Они очень тяжело переживали. Особенно мама, ведь она когда-то работала в филармонии и знает, что такое труд музыкантов. Она расстроилась ещё больше, когда я сказал, что мы работаем даже и не в филармонии.
— У вашей группы довольно оригинальное звучание, во всяком случае, отличное от многих. Что вы думаете о стиле группы?
— Когда мы собрались вместе, то решили, что у нас должен быть четкий ориентир в музыке. Тогда нам всем нравился, да и продолжает нравиться «Лед Зеппелин», лекции буквально слушались под записи этой группы. Мы и играли «под Зеппелин», пытаясь копировать, но вскоре поняли, что придерживаться каких-то строго определенных рамок, тем более играть «под кого-то» не имеет смысла. Для меня, например, сегодня представляет большой интерес группа «Токинг Хэдз». Эта группа «новой волны», но она использует в своих композициях множество элементов различных музыкальных стилей.
— Часто говорят, что рок — религия современной молодежи. Что вы об этом думаете?
Наутилус Помпилиус
— Для меня ясно одно: определенный момент веры рок в молодежь всё-таки вселяет. Року многие верят сейчас больше, чем, допустим, некоторым лозунгам.
— Вы и многие самодеятельные группы сейчас становитесь официально признанными, то есть это уже не «подполье»...
— Рок-н-ролл никогда не может быть официальным, потому что это уже не рок-н-ролл. Подполье, «андеграунд» — его вотчина. Но в «андеграунде» существует некий потолок, у него ограниченные возможности. А у каждого нормального человека есть желание шагнуть вперед, сделать что-то ещё. И то, что мы выходим на какие-то новые рубежи, вполне закономерно. Хотя многие наши друзья этого не понимают и считают нас кто предателями, кто дураками и т. п.
— По-вашему получается, что самодеятельность несовершенна. А работа в филармонии — есть ли там возможность творить, развиваться?
— Филармония — прокатная контора, где берут уже готовое и эксплуатируют. Ведь там можно гонять одну программу лет пять и жить при этом совершенно спокойно. Пока что у нас нет такой организации, в которой для музыкантов возможно настоящее творчество, настоящий поиск. Но получается так: человек собрался, грубо говоря, писать песню — подошло настроение, нашло вдохновение — всё-таки это творческий процесс, очень сложный и тонкий. А к нему врываются люди и говорят: парень, у тебя с сегодняшнего дня по Камчатке гастроли на месяц, собирайся! И руководят этим люди совершенно далекие от музыки. Коллектив же сам должен планировать такие вещи и в зависимости от необходимости выбирать то, что нужнее — гастроли, записи или отдых. Мы давно пришли к мысли о том, что, пока группа не станет самостоятельной юридической единицей, всё будет оставаться по-прежнему. И ещё. Существует цензура, это, по сути, закон, запрещающий пропаганду войны, насилия... Но есть ещё и масса худсоветов, каждый из которых считает своим делом переделать что-то в произведении так, как считает нужным. А я считаю, что худсовет, который внутри нас,— самый главный худсовет. И никто не заставит человека молчать о том, о чём он хочет говорить.
— Какая публика вам нравится?
— Та, что нас понимает. Кто это? В основном люди от 25 до 40 лет,— для нас интересна аудитория, которая может ещё и конструктивно критиковать, не оголтело, а по существу. И получается, что это уже не просто публика, а круг общения. Ведь самая большая польза из всего, что мы делаем, — это то, что мы сегодня имеем возможность общаться с людьми.
— Что вы думаете о сегодняшнем положении советской рок-музыки?
— Положение, я считаю, стабилизировалось. Даже если сейчас начнут что-то запрещать, рок не исчезнет. Начнут зажимать — появится «андеграунд», «подполье». А многие у нас, между прочим, любят подпольную деятельность. И некоторым группам именно в такой ситуации стало бы намного легче.
— Кто из самодеятельных музыкантов вам нравится?
— Я в основном отдаю предпочтение Ленинграду. Не потому, что в других местах ничего интересного нет, просто я считаю уровень ленинградских групп достаточно высоким. Мне нравится «Кино», «Алиса», «Аквариум», «Телевизор», «Игры». В Москве я выделил бы «Бригаду С» с их манерой мыслить. Но этот набор не говорит о том, что раз мне это нравится, то остальное я не слушаю и слушать не стану. С удовольствием бы познакомился с работами других музыкантов, но мы не обладаем исчерпывающей информацией о том, что творится в других городах. И плохо, ведь необходимо слушать разную музыку — это обогащает.
— А кто нравится из профессионалов?
— Среди формальных? Дело в том, что я считаю профессионалом не того, кто имеет «корку», а того, кто делает свое дело с душой, полностью выкладываясь. Например, Алла Пугачева меня убеждает. То, что она делает, делает убедительно. Я не могу сказать, что получаю от ее песен максимальное удовлетворение, но тем не менее.
— То есть «андеграунд» всё-таки интереснее?
— Вот именно, интереснее. Там как-то веселее, там живее мыслят. Плохо ли ребята играют, хорошо ли, но ни в коем случае не скучно. Я говорю это не для того, чтобы все сразу полюбили рок-н-ролл, нет. Не надо всем его любить, надо научиться относиться к нему нормально.
— Что такое, по-вашему, фольклор и лжефольклор?
— Подлинным фольклором у нас называются попытки сделать «один в один» то, что люди когда-то делали не напрягаясь. А лжефольклор — это «Песняры», «Ариэль» с их обработками народных песен. Но что такое фольклор? Народная песня. А каких времен? Ведь с появлением городов в них пели уже не те песни, что в деревнях.
— Что, по-вашему, означает быть хорошим человеком?
— Хороший человек — это человек без предвзятости, снобизма. Интересный собеседник. И вообще, хороший человек — это и настроение, и поддержка в жизни.
— Некоторое время назад рок-музыканты были едва ли не единственными, кто выступал со сцены с критикой различных сторон действительности, сегодня газеты заполнены весьма острыми критическими статьями. Что же остается делать рок-музыке в таком случае?
— Социальной критики действительно по объему стало больше. Но я не считаю это тупиковой ситуацией для рок-н-ролла потому, что существует масса проблем общечеловеческого характера. Да и всегда найдется что критиковать. Весь вопрос в том, как это делать, какими средствами? К тому же, мне не кажется зазорным петь о любви, хотя сейчас нас многие за это ругают, говорят, что мы стали «эстрадниками». Но ведь нельзя отвергать произведение только из-за того, что оно о любви или дружбе. Петь можно обо всем — лишь бы было интересно. Вся мировая литература, всё искусство построено, в принципе, на одной теме — любви. Разница лишь в том, насколько талантливо раскрыта эта тема мастером. Вот, скажем, чем Гребенщиков противопоставил себя «андеграунду»? Тем, что вместо того, чтобы критиковать, скалить зубы, звать народ на битву, он поет вроде бы непонятно о чём. Куда бежать? Кого бить? Никаких конкретных адресов. А по-моему, его творчество ближе к общему понятию культуры и искусства.
Есть и другая позиция, и я ее не осуждаю. В жизни хватает и грязного и отвратительного. И не будь конкретных панков с их взглядами, песнями, мыслями, кто, кроме них, стал бы руки пачкать?
— В одной из ваших песен есть строчка: «Мне страшнее Рэмбо из Тамбова, чем Рэмбо из Айовы». Это о «люберах»?
— Не только. Ведь сейчас они только получили такое название, а по сути, они были всегда — попросту хулиганы, которые таким образом показывают непонятно что: то ли свою тупость, то ли смелость, то ли силу. Больше ее проявить им вроде бы негде — в космос не посылают, вот и совершают свои «подвиги», ищут, где бы избить кого-нибудь или самому получить, чтобы потом было о чём вспомнить. Что же касается песни, то, конечно, опаснее не заморский киногерой, а сосед, который может быть и «покруче» его.
— В песне «Ален Делон» описана довольно безрадостная жизнь девушки. Я слышал такое мнение: всего этого нет в жизни, ситуация в песне надуманная.
— Такое в жизни, к сожалению, есть. Выдумывать это? Есть вещи, которые трудно выдумать. Но я не считаю, что нужно конкретизировать: указывать год рождения героини, адрес и т. д. уже потому, что есть основания думать: это — не единственный случай. По большому же счету, основная идея не в трагизме положения конкретного человека, а в восприятии этого положения. Ведь бывают же в жизни ситуации, когда люди в силу определенных обстоятельств готовы покончить жизнь самоубийством. Один отмахнется: а, ерунда, проживем, а другой не может, срывается. Нужно об этом петь или нет? Отвечу так — мне нужно, и я пою.
— Я разговаривал с очень многими людьми, и все признают песню «Скованные одной цепью» одной из ваших лучших композиций. Что вы думаете об этой песне?
— Она замышлялась как программа к действию, где очень много всего сказано и недосказано. Сейчас же для себя мы решили, что «Скованные одной цепью» — словно точка в подведении итогов. По аналогии с комсомольским отчетом: вот тут плохо, тут и тут. Надо исправлять ошибки.
— Что такое, по-вашему, ощущать себя свободным?
— Свобода в определенном смысле ко многому обязывает. Внутренние обязанности появляются у человека, когда он абсолютно свободен от всяческих наблюдений, наставлений и приказов. Грубо говоря, когда моя жена уезжает в командировку, я получаю определенную свободу. Но она обязывает меня кормить ребенка, следить за собой, убирать квартиру. Поэтому я считаю, что свобода — это способность каждого человека относиться к определенным обязанностям ответственно.
— Конфликт поколений. Можно ли и как его избежать?
— Конечно, можно. В этом я убедился на примере своих родителей. Они успокоились, когда увидели, что от меня — музыканта — общественной пользы больше, чем от рядового архитектора. Также нужно убедить старшее поколение в том, что мы тоже что-то можем. Они-то ведь считают, что именно их поколение всё сделало. Говорят: вот мы раньше с кайлом что вытворяли, а вы с компьютерами ничего сделать не можете. Умные стали! Начитанные! И денег вам больше давай! Конечно, переубедить таких трудно. Но ведь необходимо учитывать и ситуацию. И наше поколение может свою кровь проливать, если нужно.
— Что вам нравится и не нравится в современной молодежи?
— У меня нет возможности общаться с очень молодыми. Но впечатление, которое они производят, в общей массе такое: какие-то флегматичные. Может быть, чисто внешне. Но, с другой стороны, они более раскованные, более независимые в суждениях, чем были мы.
— В одной из статей я прочел следующее: рок — это музыка, отражающая спазмы индивидуализма, издержанной и закомплексованной жизни, пустоту. Вы с этим согласны?
— Конечно. И закомплексованность, и пустоту. Но дело в том, что однозначно относиться к чему-либо — это неправильный подход. Так можно очернить всё, что угодно. Это не искусствоведческий подход. Получился лозунг, под который можно встать и начать вырубать то, что не нравится. Я никогда не кричал и не размахивал знаменем, что рок-н-ролл — это самая лучшая музыка, которая когда-либо существовала в мире. Нет, в роке есть хорошее, есть и плохое. Но почему бы не научиться отбирать только хорошее, кому нужно плохое? Никому.
