Парусник
Игорь Свинаренко. «Российская газета» №4448, 24 августа 2007 г.
Сканы предоставил: Алексей Золотарёв, Воронежская обл. Обработка: naunaunau.narod.ru, февраль 2010 г.
Знаменитого музыканта Вячеслава Бутусова называют нелюдимым человеком. Такой он и есть, нелюдимый и надутый, и ему стыдно от этого... А еще он сравнивает себя с парусником, который несет ветер. Ему уже 46, но взрослым он так и не стал.
Вячеслав Бутусов
Мы встретились с Бутусовым в маленьком отеле, он там всегда ночует, приезжая в Москву. это удобно: близко к центру, тихо, внизу ресторанчик, где подают водку с простой, как бы советской, закуской.
Получается как бы и не Москва, а недорогая провинция, без затей. Может, место это дорого Бутусову тем, что он тут в своей тарелке: гастроли, родная простая обстановка. И потом, он прекрасно помнит бедные свердловские годы, бесприютность, когда было непонятно, как жить, зачем и стоит ли вообще. Он снова работает, снова успешен, хотя что мы тут можем понять? Бутусов — сложный человек, но хочет выглядеть простым. Или это мы валяем дурака, пытаясь выглядеть сложнее, чем на самом деле? Я вспомнил Юрия Никулина, часто рассказывавшего истории, которые его совсем не украшали. Я спросил его: «Зачем так?» Он ответил: «А чтоб поддержать других, чтоб люди не думали, что они хуже других...»
Короче, с мудрым человеком поговорить всегда приятно.
Новости
— У тебя, пока мы не виделись, случились важные события. Ты раньше жаловался, что не сделал очень важных вещей в жизни: не построил дома, не посадил дерево, не родил сына...
— Да, было дело. Один из пунктов я выполнил. Может быть, и главный. Потому что родить сына — это такая вещь, которая от нас не зависит. Посадить дерево — тут было бы желание! Даниил, мой сын, ему год и шесть, вечером без напоминания поднимается в мансарду и там бегает. Потому что сосед снизу попросил вечером не шуметь, он встает в 5.30.
— У тебя уже четверо детей! Сыну тебя бутуз? Во втором значении слова. Ну, в смысле крепкий парень.
— Да... А что, еще есть значения?
— Конечно. Первое значение слова бутус (бутуз) — «хмурый, надутый, необщительный человек или же толстый, низкорослый».
— Ну такой я и есть внутри. Надутый. Меня тут как-то попрекнули: ну хватит уже тебе быть нелюдимым. И мне так стыдно стало... Настолько точно сказано! Как укол: больно, но полезно.
— А, типа ты сильноумный, не ходишь никуда.
— Да-да... Отстраняюсь... Все мы, художники, такие. Любой мечтатель — художник.
— Только мечтатель не фиксирует.
— А ты уверен, что это надо — все фиксировать?
— Нет, кстати... А я себя чувствую парнем 23 лет. Молодым таким, стройным. И, смотря в зеркало, удивляюсь: что это за мужик?
— Ты себя помнишь таким? А я нет... Но иногда бывают просветы, и я вспоминаю моменты из детства, из юности. Они дают возможность понять, что не так все плохо. За 45 лет немало такого накопилось, чему можно порадоваться.
Свердловские
Бутусов — ему уже 46,
а взрослым он так и не стал
— Кстати, Слава! Привет тебе от Балабанова. (Живете в Питере, а связь у вас через меня. ..) Он мне сказал, что стоял у истоков русского рока. Не веришь, говорит, спроси у Бутусова. Будто бы это с его подачи ты сделал «Разлуку». Вы как-то шли пьяные по Свердловску, он спел «Разлуку», и тебе понравилось... Вот я и спрашиваю...
— Подтверждаю. Только, кажется, это не на улице происходило, а на квартире у Лехи. Это единственное место было в городе, где мы собирались. Ему выделили персональную жилплощадь, мать помогла, и там собиралась свердловская элита, музыканты.
— Это была роскошь — все равно что теперь иметь свой ночной клуб... А теперь все уехали из Свердловска...
— Нет, «Чайф» остался. Ну, и умер кто-то...
— Умерших тоже надо считать выбывшими из Свердловска. Поуважительней причине. А если б вы там остались, каким бы он был?
— Да таким же. А вот мы бы...
— Вы бы, конечно, были другими...
— Как важны были тогда записи! Помню, Балабанов только вернулся из Англии со стажировки, и у него была кипа пластинок, каких нет ни у кого: И мы приходим к нему, сидим, слушаем... Английского мы не знали, отдельные слова только выхватывали, типа: «ай лав ю». Но пытались считать информацию. Не только слова и музыку. Мы думали: почему такие интонации, почему тут так орут? Мы тогда это все впитывали, как губка...
« Я хочу быть с тобой»
— Ты где-то сказал, что тебе открылось новое звучание песни «Я хочу быть с тобой». Религиозный смысл.
— Ты знаешь, это скорее пижонство. Да, я иногда говорю какие-то вещи, но ведь применительно к ситуации! А не вообще... Но вот ты сейчас напомнил, и я сразу как будто в микроскоп посмотрел... и увидел, что действительно, я по-другому стал на эту песню смотреть! Я перестал над ней глумиться. Вместо того чтобы всю жизнь благодарить судьбу за то, что со мной произошло, я глумился! Я считал, что я корявый. И все остальное корявое. Я уродовал все, что происходило со мной. Причем уродовал непонятно для чего и для кого, никому это не нужно было!
— Как никому не нужно? Люди же слушали тебя... Стало быть, соответствовало музыке времени.
— Нет, мне тогда казалось, что если группа Led Zeppelin существует, то по сравнению с ней все, что мы делаем, убого. У меня было неблагодарное отношение к тому, что происходило. Я не видел в своих песнях того, что видели другие. Мне казалась мелкой околомузыкальная деятельность.
— А мы ее продолжаем считать музыкальной.
— Да-да! Люди считали это достижением, а мне казалось, что это ошибка. При этом я задумывался вот над чем. Существует группа «Кино», да? Я с удовольствием ее слушал, еще когда Виктор был... с нами, слушал с пиететом, искренне, не вдаваясь в подробности. Но рядом всегда находились люди, которые говорили: «Ну, это просто питерский понт и стеб». Группа «Кино» приехала в Свердловск и выступила. Наши рокеры — а рок-клуб только начинался — сказали: «Ну что это такое? Где рок? Это не рок!» Тогда относились к дифференциации в музыке более пытливо...
— На сцене тогда было мало действующих лиц, и можно было всех рассмотреть.
— Да-да, да-да! А теперь такой разброс...
— И все-таки расскажи про твое новое прочтение смысла песни «Я хочу быть с тобой». Музыкальные критики столько говорят с твоих слов.
— Я в разные моменты отношусь к разным вещам по-разному. Я тогда вообще не понимал, о чем это песня! Я не внушал никакой подтекст — ни себе, ни другим. Мне просто нравилась песня. Для меня это было наитие: ты чувствуешь, что это близко, и ты хочешь, чтобы это было рядом с тобой. Меня мучила эта песня, могу тебе сказать. Долго. Нет, я не то чтобы не понимал, и не старался понять, просто жил интуицией. Меня мучила эта песня в том смысле, что это, конечно, танго.
— Чем плохо?
— Ну тогда в Свердловске было строго: либо музыка-кабак, либо хард-рок. Жестко. И ничего промежуточного.
— А это куда отнесли?
— Кабак. Я и не спорил...
Кормильцев
— Расскажи про Кормильцева.
— Что про Кормильцева? Это был наиталантливейший человек. Мы с ним познакомились только потому, что оба были одинаково несчастливы. Но несчастны были по-разному.
— Как художники, которые чувствуют несовершенство мира?
— Ну да, ты прав. Вот если бы мы сейчас сидели тут — ты, я и Илья, да? — то мы, может, нашли бы для этого какие-то внятные определения. Но теперь, без него, можем только строить предположения. Я могу про Илью рассказать мно-о-го... Мы свой проект не рассматривали как коммерцию. В том смысле, что не ставили задачу настричь побольше. Задача была делать хорошие песни. Но тем не менее получилось, что группу «Помпилиус» каким-то образом раскрутили до такой степени, что она гремела! «Hay» и «Ласковый май» параллельно существовали, были на одном уровне. Я имею в виду по популярности, по деньгам.
— Вот в какую компанию ты попал — с «Ласковым маем»!
— Это было неизбежно. Но никто нас не упрекнет, что мы кинулись стричь и чесать, гнать попсу для заработка. Просто Илья всегда находил слова, которые будоражили людей. Он был человеком пытливым. Любил путешествовать. В последний раз, когда мы встречались...
— Это когда было?
— Конец июля 2006 года. Тогда пошла мода делать поэтические вечера. Илья был на таком вечере во Львове. Он рассказал, что был в Перу, ему понравилась творческая атмосфера этого маленького государства, которое, как заноза, торчит в материке. И он предполагал такую возможность — переехать в Перу и сидеть писать там. До этого были похожие планы в отношении Европы — пожить, поработать...
— В общем, в последний раз вы поговорили хорошо.
— Ты знаешь, мы всегда хорошо говорили. Но как только мы расставались, то сразу начинались какие-то обстоятельства, громы, мелкие грозы. А когда мы вместе были — всё в порядке. Мы с Ильей как-то так общаемся...
— Что ? Общаетесь ?
— Ну да.
— И сейчас?
— Ну да. Должок за мной есть... Я в принципе готов его заплатить. И представляю себе, как это сделать. Но для этого нужно поймать момент...
— А что можно теперь сделать ? Сочинить песню?
— Это тоже возможно. Но пока не получается. Вся эта белиберда продолжается после его смерти. Надо, чтоб все улеглось. Мы с ним обсуждали возможность выпуска альбома.
Друзья и люди
— У меня было очень много друзей, люди, которых я уважал, созидал своей фантазией. Выстраивал образ человека, который рядом и к кото-рому всегда можешь обратиться. Но время проходит, обстоятельства меняются, и какие-то люди исчезают. Они остаются только в памяти. Слава Богу, что в памяти! Некоторые просто уходят в забвение.
— А кавалергарда век недолог. Почему?
— Кавалергард — это что такое? Ты, значит, должен быть всегда на подхвате. Вот я тебя вижу — я тебя помню. А память коротка. Ведь вокруг нас такая стружка снимается постоянно, даже когда мы этого не замечем... Что мы просто не успеваем это впитать.
— Значит, для тебя это не случайная поговорка: с глаз долой — из сердца вон?
— Ну что я тебе могу сказать? Иногда происходит обрыв души, и я думаю: «Как же я этого человека близко подпустил, как стало возможно? Вроде замечательный человек был...» Но бывает, ничего не поделаешь.
Итого
— Идет борьба нашего детского пиратства и романтизма с нашим взрослым состоянием. Это испытание.
— Ты стал взрослым?
— Нет. И ничего не могу с этим поделать. Все, что могу испытать, — это безответственность. Я просто парусник... Сдувает меня. Я не наивный человек, придуриваюсь, но иногда я в таком восторге пребываю! Я ничего не сделал, а все говорят: нет, сделал! Чего такого сделал? Объясни!
— Ну как? Ты классик все-таки.
— Ага, классик. Чайковский... Стравинский...
Полную версию интервью читайте вскоре на сайте журнала «Медведь»
